Преферанс на Москалевке (Потанина) - страница 74
– Я разберусь! – осадил наглеца Коля. И принялся писать. Про то, как оказался на дежурстве вместо дяди Доци, про то, как шел с ребятами по Чернышевской…
– Ишь! – хмыкнул следователь. – Грамотный какой! Послушал бы, когда знающие люди советуют. Я, лично, вижу так: ты ведь не просто грабил, ты ведь мстил! Да? Сотрудникам советской власти, своим коллегам, которых ненавидишь. А значит, дело политическое. Нашего ведомства то есть. Ты не смотри на этот цирк, – он кивнул на место возле двери, где у Коли была стычка с нападающими. На полу еще остались следы крови. – Не повторится, если будешь сотрудничать. Я вижу, ты погряз по уши, и объяснять тебе, что надо признаваться, не требуется. Вот только напиши все так, чтоб ясно было видно, что действовал ты по политическим мотивам. Ну и добавь, что все понял и раскаиваешься. А мы тебе за скорое добровольное признание заменим высшую меру наказания на что-то более обнадеживающее. В любом другом случае твое дело – дрянь. Жену вдовой сделаешь, сына – сиротой оставишь… Зачем это надо?
Коля теперь вообще ничего не понимал. Сосредоточился на одной задаче – дать показания про вчерашний вечер, – и бред, который нес следователь, попросту не слушал. И честно все писал. Естественно, ни про какую месть и ненависть к коллегам упоминать не приходилось. Как и про грабеж или раскаяние. Всему этому в картине происшедшего, которую помнил Коля, попросту не было места…
Даже теперь, немного придя в себя после вчерашнего взрыва и омерзительного допроса, даже поговорив уже с Игнатом Павловичем и осознав некоторые факты случившегося, Николай все равно никак не мог понять, что происходит. А надо было понимать!
«Стоп! Игнат Павлович! Он ведь сказал придумать, как можно оправдаться и к следующей встрече быть готовым. Кто знает, когда эта встреча будет. Может, сейчас уже… А я, дубина, вовсе не то сейчас в голове ворошу… Итак, предположим, я действительно убийца…»
Глава 7. Сеанс с разоблачением
Владимир Морской открыл глаза с рассветом и обнаружил себя дома в кресле у окна. Разбросанные по подоконнику черновики свидетельствовали о спешной ночной работе. Статья про харьковские гастроли Вольфа Мессинга и последовавшие за позавчерашним выступлением взрывы таки была дописана, хотя как заканчивал ее, Морской помнил не вполне. Хорошо помнил другое: Коля Горленко арестован, Игнат Павлович Ткаченко обещает честное расследование, но жалуется на сложности и требует его, Владимира Морского, себе в консультанты. День предстоял жаркий.
Перемещаться на гостевой топчан было поздно – все равно уже не выспишься, да и глупо: топчан этот Морской откровенно не любил. Любил кровать в спальне, но там сегодня было занято. Вспомнив об этом, гостеприимный хозяин невольно улыбнулся. Вчера по пути домой в машине Якова Ларочка и удивила, и порадовала, и смутила одновременно: