«Куда надо пойти, чтобы спастись? — спросил кто-то из призрачной и колеблющейся толпы. — Куда надо пойти, чтобы стать человеком?»
Кутличан не знал, а старуха стражница промолчала.
«Ты, наверное, алай, — сказал кто-то из толпы. — Вижу, что ты чистый алай. А я был пастухом у одного чюхчи, теперь здесь пасу. За один день мог дойти от Алазеи до Чухочьей».
Говорил колеблющийся коротко, часто пропускал слова, получалось не совсем понятно. Вот он вроде из рода зайцев-ушканов. Да, так. Всем известно, что заяц-ушкан труслив, зато хитер. А другие роды: анид-омо — рыбий и мэдьид-омо — нартенный. Они трусливые и хитрить не умеют. Говоривший все перепутал, застеснялся, стал ругать тунгусов, будто недавно видел здесь одного, стражница привезла. Все равно при ссоре тунгуса с якутом помог бы тунгусу, наверное, его кровь ближе к ушканам. Перескочил на другое. Потом на третье. Начал рассказывать про далекое родное стойбище, но и тут сбился. Вот будто жили у них на озере особенные половинчатые люди, умели расщепляться. Живут на деревьях, пугливые. При малейшем шуме расщепленные части соединяются и люди ныряют в воду.
«Где видел тунгуса?»
«Тут невдалеке ходит».
Поморщился: «Это ты плохой запах принес?»
«Не совсем я. Это так мне шаман дорожку делает».
Про себя Кутличан молил: «Солнце-мать, твоим теплом нас согрей, питание твоим теплом нам дай!» Боялся нижнего мира. Все колеблются, все призрачные. «Откуда бы ни было приходящее зло, в сторону направь».
И увидел братьев дудки-омоков. Совсем как на празднике. Только тоже, как все, колеблются, невесомые, как от ветра.
Спросил с неудовольствием: «Нож держать можете?»
«Нам этого не надо», — коротко ответил старший дудки-омок.
«Хэ! — удивился. — Даже очень надо. За вами пришел, поведу на тунгусов. У них сейчас ваша сестра Ичена. А сами тунгусы с копьями, с луками, с ножами — что сделаете против них голыми руками?»
Младший засмеялся: «Мы вот что сделаем».
Вспрыгнул на плечи Кутличана и посмотрел в глаза.
Кутличан обмер. Будто заглянул в ледяную чёпку, в черное холодное озерцо посреди сендухи — такие глаза, ничего не видно, а страшно. Когда наклонишься к чёпке, всегда страшно, а тут еще страшней. Мир совсем маленький, в нем многое делать нельзя. В чёпку не гляди долго. По следам чулэни-полута не ходи. В морозную ночь не поднимай глаза к звездам — душа остынет, исцарапается. Морозной ночью прячься в ровдужной урасе, топи очаг — все равно страшно. А тут, в бездонных глазах мертвого дудки-омока, маленький страшный мир расширился, стал безмерным. Вот только что был совсем небольшим, совсем уютным. В таком можно идти пешком, ехать на олешках, плыть по сендушным речкам. С одной стороны маленький мир заканчивается лесом, с другой — ледяным морем; с одной стороны обрыв в нижний мир, с другой — гора в верхний. Алайи по всему своему маленькому миру кочуют, потому что другого мира нет. От края до края кочуют одни, потому что других нет. Когимэ кочуют тоже одни, черные как вороны. К восходу — ходынцы, за ними чюхчи, они здороваются: «Етти!» — лучше бы не здоровались. Некоторые слабые умом, другие злые. Ближе к лесам злые тунгусы ходят, на кожаной веревке водят девушку Ичену. У каждого на плече сидят невидимые духи — нехорошо всматриваются в чужих. Ой-ой-ой, Кутличан, шепчут, пугают, машут невидимыми ручонками, ой-ой-ой, Кутличан, возвращайся в свой средний мир.