Уж без меня, коль это нужно.
Я не обязан выходить».
Сам чувствую, добру не быть.
Сержант с улыбкою натужной
Слова пытался находить.
Однако что за запах душный?!
Здесь начинается «кино».
Русалка в крик: «Воняет серой!»
Визжит, ощерилась Мегерой.
Гаишник сунулся в окно,
Она же бросилась пантерой!
Его лицо, как полотно,
Собралось под её когтями,
И съехал в сторону анфас
Я понял — это Фантомас,
Нил не достал его клыками.
Я задний дал и выжал газ.
О господи, что будет с нами?!
Машина ринулась назад,
Покрышки разорвали склон,
Потом удар. Я вышел вон.
Наверняка багажник смят.
А что сержант? Да вот же он.
«Ну что, окончен маскарад?»
Русалка выскользнула, села
И продолжает: «Вроде мёртв.
Поломан весь и распростёрт».
«Чёрт! — говорю. — Погано дело».
«Ты прав, Никита, это чёрт.
А ты решительно и смело
Себя повёл и показал,
Что ты не только стихоплёт.
Садись, поехали вперёд».
«А может, жив он?» — я сказал.
«Очухается — сам уйдёт.
А нет — кто надо приберёт
Здесь всё. У них тут строго.
Всё встанет на свои места,
Не будет этого поста.
Поедем же, чиста дорога
Остолбенел ты, как верста.
Никчёмная твоя тревога.
Не будет здесь и мертвеца.
Ты всё ещё не веришь в сказки?
Смотри же!» И остатки маски
Сорвала с мёртвого лица.
Шерстнатый чёрт зажмурил глазки,
И всё ж узнал я подлеца.
«Да, это он с Луны свалился.
Вчера с пришельцем толковал.
Покорно головой кивал,
Когда глазастый разозлился.
На иноземцев уповал.
Теперь-то ты угомонился?!
Так убирайся восвояси.
Проваливай в горячий ад.
Пускай тебя испепелят,
А нам ты боле не опасен».
Руслана: «Я гляжу, ты рад.
А я как рада — это ж Вася!
Мой ненаглядный женишок.
Гореть в аду тебе вторично.
Никита прав, а я же лично
Тебя препровожу, дружок.
Как наша встреча романтична.
Я пару строк на посошок
Черкну. Твоим чертям привет.
Поэт! Бумагу и перо!»
«Изволь, с черненьем серебро,
Чернильный «Паркер» — раритет».
«Занятное, да как востро.
Теперь дай руку мне, поэт».
Я думал, ей привстать нужда,
Она ж вцепилась мёртвой силой
И в жилу мне перо вонзила.
Мерзавка, жалости чужда,
На плоский камень кровь сцедила.
«Дружочек, это не вражда.
Твои чернила не годятся,
А кровь поэта подойдёт.
Сейчас, мой миленький, пройдёт.
Герои крови не боятся».
Целует рану — чистый йод.
«Мужчины шрамами гордятся.
Вот, всё, остался только шрам».
Ввела ль, зараза, антисептик?
«Ах, что за кровь твоя, поэтик!»
В мозгу мелькнуло: «Дудки вам!»
«Не бойся, я же не из этих».
«Шрам после рассосётся сам?» —
Спросил я, отходя от боли.
«Послушай, ведь брутальней так.
Но… раз уж ты такой чудак,
Твоей я подчиняюсь воле».
И языком большим, как флаг,
Слизала шрам с руки: «Так, что ли?»