— Я не хочу умирать! — заорал я в полную мощь своих легких.
— Заткнись! — в голосе капитана прозвучала сталь. — Посмотри на свой герб: нарисовали, как ты просил.
Мне сунули в руки щит — на зеленом поле чертово колесо, а в центре колеса — сердце.
— Пусть принесут вина, — попросил я.
— Ты в своем уме?! Король приказал не давать тебе ни капли!
— Я умру от жажды.
— Сочувствую. Неужели ты ничего не помнишь?
— А что случилось? — удивился я.
— Час назад тебя только достали из колодца.
— Что?! — я был потрясен, я ничего такого не помнил.
— Тебя полночи обливали холодной водой по приказу короля. Ты пел песни и грозился разнести весь королевский сарай по камушкам.
Я истерически расхохотался — я ничего такого не помнил, стражники поддержали меня.
— Король сказал, что даже если чудом ты выиграешь этот поединок, то все равно познакомишься с королевским палачом, — капитан хохотнул, — ты ему такого в ответ наговорил, что его чуть не хватил удар, он сам хотел тебя убить, принцесса еле увела его.
Я потряс головой: «Ничего не помню!», покосился на стоящего в углу палача. Тот замер в одной позе, словно чучело, набитое соломой.
Я потрогал небо — сухое, как наждачное полотно, альвеолы, казалось, покрылись столетним налетом ржавчины, они срочно нуждались в смазке. Ощущение было таким, словно во рту провела ночь стая бродячих кошек. Я дал себе слово больше никогда не пить этого зелья, но тут капитан достал из-за пазухи запотевшую фляжку с вином…
Вот каким было утро. Я отогнал от себя все тяжелые мысли, глубоко затянулся. Боже, как болит голова.
Утро выдалось ненастным, по небу задумчиво бродили хмурые тучки, солнце то проглядывало, то вновь исчезало в разрывах облаков. Поскорее бы прошел дождь, а то мои мозги внутри расплавились и просто плескались в черепной коробке, их нужно было охладить, чтобы придать им первоначальную форму.
Сильно раздражал стоящий над полем многоголосный гул. Народ был широко оповещен о предстоящем поединке и с раннего утра трибуны уже были забиты. Ристалище, наверное — на основе его в последствии было создано футбольное поле. Здесь тоже с двух сторон стояли закрытые, высокие деревянные ворота двух цветов и, как в боксе — синий и красный угол. Ворота скрывали палаточные городки желающих сразиться друг с другом. Когда герольды протрубят в свои длинные трубы, взятые на прокат в Иерихоне, заскрипят ржавые, старые петли на воротах, выпуская навстречу двух самоубийц. Я находился за красными воротами.
— О, Боже! — простонал я. — Как выкрутиться?
Капитан подмигнул:
— Не волнуйся, все нормально.