В город я вошёл через несколько дней — сошёл со струга по алой ковровой дорожке в окружении верных есаулов. За эти дни они успели узнать город и тайные думы посадских и стрельцов.
— Батька! — шептал мне в шатре Иван Черноярец. — Ждут тебя там, предлагают пошарпать бояр да купчишек. Среди стрельцов смута — жалованья давно не получают, а князь Прозоровский лютует. Ярыжники его ненавидят и стрельцы тоже. То же самое и в Царицыне. Говорят: придёте, откроем ворота и сдадим город, пойдём с вами против бояр и воевод. Люди дождались тебя, атаман — поквитаться хотят, зовут тебя и пойдут за тобой.
— Большое дело затеваем, Иван — не боишься на плаху?!
— Батька, да за тобой — хоть к чертям в ад! Серёга Кривой одобрил бы такое дело!
— Кривой? Давай, Ваня, помянем его — открывай бочонок, ставь кубки.
Черноярец покосился на вторую половину шатра — там, на ковре, за прозрачной занавеской сидела Юлдус, моя персиянка. Леско Черкашенин сделал ей куклу, и она с ней весь день играла.
У входа в шатёр послышались голоса.
— Вот и гости! — усмехнулся я. — Должно быть, опять князь Львов кличет.
Полог шатра откинулся и снаружи просунулась остроносая, с тёмной щёткой усов, голова Василия Уса.
— Здорово, атаман, привет тебе привёз с Дона и охочих до бояр казаков.
— Вот это гость! — воскликнул я, вскакивая и хватая лихого атамана в объятия…
На следующий день я посетил город. Рядом, оттирая толпу тугими плечами, шли Василий Ус, Фёдор Шелудяк, Иван Черноярец, Леско Черкашенин. Все в разукрашенных, богатых, золотых кафтанах, в лёгких алых чадыгах. У Ивана Черноярца в левом ухе блестит крупный изумруд. Сабли разукрашены драгоценными каменьями, ножны покрыты золотом.
Вокруг нас толпились чёрные люди — ярыжники, учужники и другая голь перекатная. По толпе вслед за нами шёл ропот.
— Отец-избавитель наш идёт!
— Атаманушко-заступник!
Я поклонился:
— Как живёте, люди добрые?
— Глухо живём, батюшко! — закричал ярыжник с впалой грудью. — Нет управы на наших бояр и приказчиков!
— Соки выпили, жилы повытягивали! — заголосила толпа.
Фёдор Шелудяк да Леско Черкашенин раскрыли ларец и стали раздавать деньги в протянутые, изъеденные язвами да мозолями руки.
— Спасибо, батюшко!
— Защиты просим, каждый день видим батоги от воеводы Прозоровского.
— Лютует, зверь…
— Знать, ничего не изменилось, люди добрые? — нахмурился я. — Вволю кормят вас батогами и ослопьем, морят голодом.
— Истина твоя, Степан Тимофеевич. На тебя надея — только ты можешь навести порядок!
— А вы?! — грозно вопросил я.
— А мы, атаманушко, поможем тебе, город откроем! — раздались крики.