— Что ж — ждите, скоро приду.
— Скажи, атаман, — из толпы вынырнул молодой оборванец, у которого на лице, измазанном сажей, блестели яркими венисами глаза, — а правда, что твои казачки Царицын уже взяли?
— Царицын взяли?! — за моей спиной громко рассмеялся Василий Ус.
— Не ведаю — может взяли, может, скоро возьмут, — ответил я.
— Тогда возьми и меня в казаки?! — на чумазом лице заблестели белые зубы.
— Леско, дай ему денег на зипун и саблю! Приходи к нам в лагерь, будешь казаком, — я хлопнул голодранца по плечу.
Толпа раздвинулась, и мы оказались перед Приказной избой, куда нас настойчиво приглашали. Вокруг суетились дьяки — служилые испуганно и заискивающе забегали вокруг нас.
Я медленно поднимаюсь по крыльцу, атаманы не отстают. Скрипят выскобленные половицы. Молодые монахи, побросав гусиные перья, таращат на нас удивлённые глаза.
— Что, не видали таких удалых молодцов?! — смеётся Василий Ус.
Я прохожу в отдельную комнату. Воздух затхлый, застоявшийся — сильно пахнет лампадным маслом. Пламя свечи колеблется в углу под образами. Нам навстречу кидается длиннобородый дьяк. В его дрожащих руках грамота — он начинает перечислять всё, что я им передал.
— …бунчук атаманский, знамёна шаховы, пленённого сына Менед-хана Шабалду, — дьяк вопросительно посмотрел на меня.
— Да здесь он — передал твоим чернобородым.
Дьяк смотрит на лист и продолжает:
— Казну шахову, взятую в бою под Свиным островом, чистокровных аргамаков, что везли в дар государю нашему от шаха персидского Аббаса Второго, сына персидского купца Мухамеда-Кулибека Сухамбетя, стрельцы… Пушки?
— Стрельцов выдал.
— Полонников, взятых в Кизылбаши и в Трухменских землях.
Я развожу руками:
— То ясырь общий — не могу лишать других законной добычи.
— Струги?
— Да на чём же я на Дон уйду?
— Пушки?
— Э, дьяк, ты разорить меня хочешь! А пушки я потерял в Реште. И не надо было тебе грамоту читать — государь и так нас простил!
— То ведаю.
— А раз ведаешь, — я поворачиваюсь к Черноярцу: — Внесите дьяку подарки!
Дьяк замолчал, скрутил и спрятал грамотку, только глазки быстро забегали, оценивая появившиеся богатые подарки: богатые ковры, золотые чаши, шкатулку с каменьями. Дьяк поклонился в пояс. Быстро сбежалась вся Приказная изба. Выстроились и пожирали подарки глазами.
— Спасибо, Степан Тимофеевич! — склонились все в поклоне, и я вышел в сопровождении есаулов.
— Жульё! — ругался за спиной Черкашенин. — Отрыгнутся кровью им наши подарки.
— Отдай им пять медных и шестнадцать железных стругов — хватит с них.
— Понял. Прозоровский хочет обменять морские струги на речные суда.