— Что? — я наклонился и поднял с пола книгу. Юра наполнил фужеры.
— Всё. Федеральные войска займут город, поймают Диктатора. Раньше сообразить не могли — три года мурыжили и, наконец-то, в разгар летнего сезона, когда полно отдыхающих, умнейшее решение — ввели войска. Идиоты! — Он посмотрел на меня:
— Ты что, окаменел? Иди, прими сто грамм!
— Через неделю соберутся депутаты Федерального собрания, всякие партии, одним головорезам объявят амнистии, а главарям и Диктатору дадут вышку или…Как там говорится: при попытке к бегству? Вот увидишь, суда не будет, он живой не нужен, слишком много знает. Его пристрелят. Давай, вздрогнем?
Я расхохотался, сунул книгу на место. Быстро подошел к выключателю и вырубил торшер.
— Господи, ну мы и дебилы, — испуганно пробубнил Юра. — А я дома свет не включал.
— Странно, что город не лишился энергопотребления, — добавил я.
— Впопыхах забыли обесточить. У тебя есть курить? — Юра подобрал со стола пачку, потряс и смял.
— Есть, — я прошел за сигаретами в спальню. Окно выходило на городскую улицу, город купался в зареве огней. — Ублюдки, что наделали, — невдалеке, через квартал горел жилой десятиэтажный дом.
Над ним дрожал ореол зарева, похожий на алый нимб святого мученика. Подул ветер и десятиэтажку заволокло дымом. Усилилась канонада. Задребезжало уцелевшее стекло в форточке. На полу, под ногами захрустели осколки.
— Господи, страшно…
Совсем не так выглядят телерепортажи из Сараево и Грозного. Пошло и неправдоподобно. Кажется, что такого не может быть, жизнь, как игра в «подкидного» и вдруг — оказываешься «в реале», на одной из улочек Багдада, Сараево, Грозного, Кабула. Чувствуешь, как внутри селится страх. Жизнь индивидуальна и хрупка, но люди чужую жизнь не ценят. Вот тогда, глупое тело обращается к инстинктам и вздрагивает не от взрывов, а от шорохов и скрипов. Глаза ищут любую лазейку, в которой можно спрятать, спасти драгоценную шкуру. Войны стирают законы и цивилизованность, превращают людей в закоренелых эгоистов.
Ветер переменился, небо озаряли ореолы пожаров. Я увидел огненные протуберанцы, рвущиеся из окон последнего этажа. Дом задрожал. Я отодвинулся от окна, по улице пронеслась стая броневиков, залаяли-затокали пулеметы, грохнули гранаты.
— Что же это творится, — прошептали губы.
— Андрей!?
Я вздрогнул, к окну подошел Юра.
— Что там?
— Глупый вопрос, не видишь?
— Дома горят.
— Горят.
— Идиоты. В наш тоже могут шандарахнуть.
— Могут.
— Но ведь это жилой дом!
— Заткнись, — оборвал я вопль, поднимая с тумбочки сигареты. — На, покури.
Юра торопливыми, трясущимися пальцами вытянул из пачки сигарету. Мои руки были не в лучшей форме, спичка долго чиркала о коробок, а затем пламя нервно плясало, пока мы прикуривали.