— Глиняная, — отрывисто отзывается Жигатов, — не про вашу честь.
Лицо исправника принимает упрямое выражение. Внезапным движением он вырывает у Жигатова трубку изо рта и бросает ее далеко в сторону.
Глаза Жигатова вспыхивают злым огнем. Он протягивает руку, срывает с исправника шапку и бросает ее вслед за трубкой.
Лицо исправника темнеет.
— Ты чего? — ворчит он. — Я тебе могу в морду дать…
— А я тебе в другую!
— Ха-ха-ха! — краткая вспышка полицейской злобы кончается смехом. — Сергей, подними шапку!..
Молодой казак, денщик исправника, молча и проворно приносит начальственную шапку.
— Трубку подними! — приказывает Жигатов.
— Не смей! — кричит исправник.
Сергей беспомощно разводит руками.
— Егорша, подними трубку!
Егорша — городской нищий. Таких нищих двое. Оба зовутся Егорши. Один — Егорша-Худой, другой — Егорша-Тунгус. Оба они тут, и оба кормятся подачками из нашей столовой.
Егорша-Тунгус поднимает трубку и приносит Жигатову.
Теперь очередь исправника разводить руками.
— Тут я ничего не могу поделать! — говорит он. — Это ваши люди.
Сальников и Черноусов сидят рядом на земле. Черноусов — странный человек. Молодец, прекрасный работник, мастер на все руки, с виду веселый и даже разговорчивый, но в в сущности, безнадежно-грустный. Когда он выпьет, эта грусть выходит наружу. В душе его есть что-то надломленное. Лет через пять Черноусов перебрался в Иркутск и там в два года внезапно состарился, поседел и даже одряхлел. Теперь он, кажется, умер.
— Я был человек вольный, — говорит Черноусов, — а теперь я — арестант.
Прилетали к соловью два сокола,
Заводит он приятным и протяжным голосом, —
Взяли, взяли соловья к себе домой,
Посадили его в клеточку,
За серебряну решоточку.
Он поет, как плачет, но лицо его спокойно.
— Не плачьте! — говорит Сальников и плачет сам. Слезы катятся градом до его лицу. — Я ценю вашу муку! — говорит он. — Дайте дожать вашу мужественную руку.
— Будьте вы прокляты! — отзывается Черноусов.
Уж ты пой, воспевай, соловей,
При кручине утешай нас, молодцов…
Гримберг изменил направление своих мыслей и от огня перешел к воде. Только что он изображал Жанну д’Арк, теперь перешел на роль Офелии. Он бродит по пояс в ледяной забереге. Я хожу до песку у самой воды и стараюсь выманить его на берег, как русалку. Я помню, что у него больная нога, и это приключение может кончиться для него печально. Но он упорствует.
— Ура! — кричит он. — Сейчас лед тронется. Я уплыву вместе с полой водой. На волю из душного плена, на волю, на буйную волю!..
Дальше мои воспоминания прерываются. Знаю только, что мы трое — я, Гримберг и Скальский — очутились в нашей общественной библиотеке, занимавшей отдельную избу. Изба эта была заперта висячим замком, ключ от замка лежал у Гримберга в кармане.