И разговаривать не желает. Совсем.
— Ты сама себе придумываешь глупости, — сказал он как-то, когда Эльмарис все же пристала к нему со своими вопросами. — И сама в них веришь.
— Это не я придумываю глупости, — Эльмарис тогда сильно на него обиделась и отправила спать на диван. — Это все ты виноват.
Лерс согласился. Он почти всегда со всем соглашался, но потом все равно делал по своему. Невозможный дарканец. Вот просто невыносимый. Но своей жизни без него Эльмарис уже не представляла.
В Светлом лесу ей не нравилось. Нет, с одной стороны все было даже слишком замечательно, она как никогда ощущала единение с окружающим миром, смогла наконец побольше овладеть собственной силой, но… вот это неведомое доселе ощущение полной никчемности просто выбивало почву из-под ног.
А еще настораживало желание Лерса избавиться от рун.
* * *
Огромный зал был наполовину укрыт тьмой, что клубилась по углам, точно живая. Рваными плетями поднималась вверх, скрывая от глаз сводчатый потолок. Каменный пол амфитеатром уходил к центру, где вокруг каменного же алтаря плескалась раскаленная лава, и расходилась от центра вверх по неровным в полу. Их было семь, этих желобков, до верха наполненных кипящей лавой, испускающей тусклый красноватый свет, отбрасывающий кровавые отблески на серые камни, делая их похожими на куски пыльного янтаря. Воздух был густым, тягучим, наполненным жаром. И казалось, если взять нож, то его можно порезать на отдельные куски, точно густой кисель.
Алтарь, в окружении кипящей и булькающей лавы, был стар настолько, что серый камень, из которого его когда-то сделали, потемнел, напитавшись что кровью, что силой, оплавился, превратившись в глянцевую монолитную глыбу.
А тело, что лежало на нем, издали можно было принять за человеческое, если бы не кончик острого уха, выглядывающего из-под седых, тонких, будто паутина, волос. Эльф лежал на алтаре, распятый на манер звезды и не дышал. Кожа его истончилась и посерела, опала, туго обрисовывая кости скелета, глаза были закрыты, некогда гармоничные прекрасного, как у всех эльфов, черты лица, заострились. Казалось, еще немного и кости прорвут ставшую почти пергаментной кожу. А сам скелет точно бы вплавился в камень алтаря, являя с ним нечто цельное, неотделимое один от одного.
Эльфийка сидела на голом камне, прижав к груди колени, у самой кромки кипящей лавы и с тоской смотрела на алтарь. Она, в отличие от жертвы, была жива и прекрасна, пусть алые отблески и придавали ее лицу зловещий, в чем-то даже хищный вид. Огромные глаза ее были наполнены тоской, темные волосы безжизненно свисали вдоль спины, тонкие руки были сжаты так сильно, что казалось, нет силы, способной разжать их. Она не двигалась, просто сидела на горячем камне, совсем рядом с одним из лучей, наполненных кипящей лавой, и смотрела на алтарь. И во взгляде ее была такая тоска, такая боль, что сердце рвалось на части.