– Ещё бы! – кивнул писатель.
– А ещё гаражное вино очень похоже на настоящую любовь.
– Вино любви?
– Не совсем. Видите ли, Андрюша, если обычная виноградная лоза угнетается два-три года… – Перехватив его непонимающий взгляд, она пояснила: – Лозу угнетают, то есть обрезают, чтобы все силы растения ушли вниз, чтобы корни вросли как можно глубже, добрались до нетронутых соков земли. Так вот, гаражная лоза угнетается целых десять лет! Вообразите, до какой драгоценной, неведомой бездны добираются жадные корни и какими тайными эликсирами наливаются потом грозди! Понимаете?
– О да! – воскликнул Кокотов, блуждая глазами по комнате, чтобы не смотреть на круглые колени с ямочками:-А если корешки доберутся до адских глубин?
– До адских?
– До преисподней! – подтвердил он, чувствуя себя особенным.
– Что ж, я бы попробовала такое вино! – тихо ответила она и посмотрела на Кокотова с опаской: – Но ведь в любви происходит то же самое: надо дождаться, пока самые нежные, тонкие корешки чувств доберутся до самых потаённых и тёмных закоулков души и тела – и только потом, потом… Слышите?
– Слышу…
– И это ещё не всё! Из десяти кистей на лозе виноделы оставляют только пять, но каких! И срывают лишь созревшие ягоды. Зелёные – никогда! Теперь вы поняли, почему гаражное вино похоже на любовь?
– Теперь понял…
– Тогда выпьем! Это настоящее «Шато Вандро». Пятьсот евро за бутылку.
– Ско-олько?
– Пятьсот. Не волнуйтесь – мне его подарили!
Мучаясь вопросом, кто же делает бывшей пионерке такие подарки, Андрей Львович с уважением разлил вино: плеснул немного себе, потом до краёв – даме и в завершение дополнил свой бокал до приличествующего уровня. На глянцевой рубиновой поверхности всплыли пробочные соринки.
– У меня снова крошки! – со значением заметил он.
– Вы и про крошки помните?
– Ещё бы…
– Вы удиви-и-ительный! Выпьем!
Вино оказалось великолепным, густым, терпким. Сделав глоток, он подумал сначала, что пьёт свежий сок, даже не виноградный, а скорее – гранатовый, но потом ощутил во рту вяжущую изысканность, затем – томное тепло в груди и наконец почувствовал весёлое головокружение.
– Ну как?
– Здорово! – отозвался писатель, со стыдом вспоминая, как зазывал Наталью Павловну к себе на бутылку уценённого бордо.
Смущённый Кокотов хотел смахнуть с губ пробочные крошки, но Наталья Павловна вдруг предостерегающе вскрикнула, точно он собрался совершить непоправимую оплошность, такую, из-за какой в сказках налетают чёрные вихри, рушатся царства, а возлюбленные девы обращаются в лягушек и прочую живность.
– Нет, не делайте этого! – вскричала она, резво пересела к нему на колени, обняла за шею и осторожным языком сняла крошки с его губ.