Чудотворец наших времен (Солоницын) - страница 25
Борис Иванович отдал поклон и уже хотел ретироваться, как капитан остановил его.
– Постойте. У вас жена, дети?
– Да, жена, дочь. Сыновья взрослые, как-нибудь устроимся, не беспокойтесь.
– Вахтенный, помоги, – капитан дал понять: он делает все, что в его силах. – Попозже подойдите, может, и впрямь мы родственники.
– Благодарю, капитан, – и Борис Иванович вышел из рубки.
Место всей семье вахтенный отыскал в отсеке, где хранились матрацы и постельное белье. Кое-как устроились, приготовились спать сидя, прямо на матрацах, расстелив их на полу.
Михаил сказал, что хочет подышать свежим воздухом, и вышел на палубу.
Уже наступила ночь. Горели сигнальные огни, и пароход тяжело, но все же преодолевал морское пространство. Море действительно сейчас было Черным, а не Чермным, как оно называлось изначально. То есть не «красным», «прекрасным», а именно черным – почерневшим от людского горя.
Пароход тяжело преодолевал морское пространство. Черное море действительно сейчас было черным – почерневшим от людского горя
Михаил пристроился на корме парохода. Пространство кормы освещал тусклый фонарь, укрепленный над палубной переборкой.
Михаил разглядел женщину, съежившуюся в комок в углу кормы. Женщина тоненько скулила, всхлипывая. Над ней стоял мужчина в коротком пальто с поднятым воротником и в шапке-ушанке. Что-то безнадежное было в его согбенной спине, в наклоненной к женщине голове.
Как понял Михаил, из отдельных фраз, произносимых мужчиной и женщиной, при посадке их оттеснили от детей. Людской поток занес их на пароход, а дети остались на причале.
Несколько раз мужчина протягивал к женщине руку, пытаясь ее поднять. Но всякий раз она отшвыривала руку и продолжила тоненько скулить.
Пытались утихомирить женщину сидевшие и стоявшие на корме люди.
Но все бесполезно.
Михаил прошел к женщине, опустился перед ней, присев на корточки.
– Это, может, и хорошо, что детки ваши дома остались.
Женщина аж вздрогнула от слов Михаила. Глаза ее заблестели, как блестят у кошек в ночи.
– В Турции у всех нас ни знакомых, ни родных. Никто нас не ждет. Принять-то нас правители разрешили, но временно – гражданства не дадут. А это значит, что работать нам придется на самой черной работе, – и то если ее дадут. Вот и представьте, каково было бы вам смотреть, как детки от голода пухнут? Им ведь лет по восемь-десять, да?
Женщина перестала скулить, лишь всхлипывала.
– А в России кто-то все равно из сродственников у вас остался. Они и пойдут их искать. И найдут. А бабушка ваша и дедушка их обогреют. Они ведь сейчас молятся за ваших деток.