Якубович был одним из самых отважных заговорщиков. Красивый мужчина, он был наделен злым и деятельным красноречием, он приблизился к императору с предложением переговорить с заговорщиками. Он был драгунским офицером и прошел через толпу, поэтому никто из нас не увидел, что он приблизился со стороны противника. Император, не имея оснований сомневаться в его преданности, позволил ему это сделать. У Якубовича в кармане был заряженный пистолет, приготовленный для стрельбы в императора. Мой адъютант с удивлением предупредил меня о спрятанном оружии. Я приблизился к императору, но в этот момент предатель отошел от него и подошел к бунтовщикам, которые встретили его криками «Ура!» и призывами действовать. Он надеялся вернуться в наши ряды, где готовил, быть может, самое бесчестное преступление, но только что оказанный ему прием раскрыл эти ужасные планы и он остался с врагами, чья отвага и крики усиливались с каждым мгновением.
Привлеченные любопытством иностранные представители собрались на Адмиралтейском бульваре. Они уполномочили ганноверского посланника генерала Дёрнберга попросить у императора позволения присоединиться к его свите с тем, чтобы их присутствие послужило доказательством законности его восшествия на престол. Император поручил Дёрнбергу поблагодарить дипломатический корпус за его добрую волю и передать им, что это «дело семейное и впутывать в него Европу нет никаких оснований». Этот ответ доставил удовольствие русским и в первый раз дал иностранным представителям возможность оценить характер нового государя.
У императрицы-матери появилась мысль послать к бунтовщикам архиепископа со всем тем, что было приготовлено во Дворце для проведения церковной службы. Архиепископ в сопровождении всех своих священнослужителей пешком с крестом в руках пересек Адмиралтейскую площадь и появился перед восставшими. Народ расступился для того, чтобы пропустить его и посреди этого беспорядка воцарилось хмурое молчание. Восставшие солдаты обнажили головы и архиепископ начал говорить. Руководители заговорщиков испугались того действия, которое эти слова могли возыметь, и попросили архиепископа быстро удалиться, что он и принужден был исполнить.
Тем временем, день клонился к вечеру, а ночь, наступившая при неподавленном бунте, могла укрыть своей тенью и беспорядки и измену, надо было принять решение и окончить это дело. Первый эскадрон конногвардейцев, который время от времени тревожили многочисленные ружейные выстрели со стороны бунтовщиков, был выдвинут вперед. Тогда гренадеры, солдаты лейб-гвардии Московского полка и гвардейские моряки, выстроенные перед Сенатом, начали очень густой заградительный огонь, которым были опрокинуты многие кирасиры и их лошади. Пули свистели со всех сторон вокруг императора, даже его лошадь испугалась. Он пристально посмотрел на меня, услышав, как я ругаю пригнувших голову солдат, и спросил, что это такое. На мой ответ: «Это пули, сир», он направил свою лошадь навстречу этим пулям. Испуганные люди, стремясь спастись, бросились прочь от этого несущего смерть места. Толпа людей в страхе направлялась навстречу движения императора, тогда он крикнул громовым голосом: «Шапки долой!». И вся эта толпа, которая забыла всякое уважение и еще не знала, кто является ее государем, признала его по хозяйскому голосу. Все люди обнажили головы, наиболее близко находившиеся стали целовать его ноги, и как по волшебству слепое повиновение пришло на смену шуму и беспорядку. Тогда император приказал толпе разойтись с тем, чтобы избежать опасности и поддержать порядок. Площадь опустела, и конные патрули взяли под охрану места, где улицы выходили на площадь.