С Северяниным, когда он поселился в Эстонии, встречались часто, даже дружбу водили. Попомните меня, и эти поэты рано или поздно возвратятся из забвения, как и Есенин, хотя, конечно, это разные величины.
Он, Бакульчик, был разочарован, что ничего, кроме весьма неприятного - злоупотреблял алкоголем, - о поэте не узнал от белогвардейца. Взял почитать книжки символистов, имажинистов и прочих. Впечатления они не произвели, запало в душу разве что одно стихотворение Мирры Лохвицкой «Я хочу умереть молодой», и то, видимо, потому, что было близким к есенинским мотивам. Но стал постоянным читателем библиотеки белогвардейца. Там было много, очень много интересного. Старался набрать книг как можно побольше - часто ходить и видеть его нищету было невыносимо тяжело, неловко: жег стыд, что человек, знавший Есенина, бывший с ним на «ты», доживает свой век в таких условиях, и не покидало чувство собственной вины перед этим человеком, хотя плохо представлял, в чем его, Бакульчика. личная вина. Хотелось как можно больше узнать о нем, кто он, при каких обстоятельствах попал сюда, однако старик тактично и решительно уходил от этих вопросов, будто отрезал свое прошлое, не хотел возвращаться сам и пускагь туда кого бы там не было. Сообщил только, что родом из Тверской губернии. Где та Тверская губерния, именем какого революционера нарекли город Тверь, - он, Бакульчик, ине знал, а спрашивать у старика, демонстрируя свое невежество, постеснялся...
***
С наступлением долгих дней работы поубавилось. В конце мая давали один-два «луча», а в первой декаде июня вовсе перестали. Поступила команда везти прожектор в отряд на плановую профилактику и ремонт. Сняли с колодок свой «ЗИС-5», переключили с «генератор» на «ход». Соболев с трепетной радостью - наконец порулю, выехал из гаража, покатались, съездили на заставу за продуктами, затем Соболев задним ходом пристыковался вплотную к прожекторной площадке, выкатили прожектор в кузов, закрепили, зачехлили, назавтра утречком втроем, оставив Шпаковского и Бедриса, поехали в Кингисепп.
Прожектор и машина не требовали никакого серьезного ремонта, кое-что подмазали-подкрутили для проформы и, прокантовавшись неделю, возвратились своим ходом. Закатили прожектор на место, а на машине, прежде чем вновь поставить на колодки, накатались вволю - у каждого, кроме Бедриса, были водительские права. Но он и без прав научился.
Летом перезнакомились, знал в лицо и по имени почти всех жительниц деревни, в первую очередь, конечно, девчат. По шефской помощи ходили на сенокос. Польза от них была небольшая, поскольку держать косу умели только он и Шпаковский, а сгребать, укладывать скошенную траву на вешела было кому и без них. Но через пару дней заправски махали косами и Соболев, и Бедрис, и Гоцицидзе. Правда, некто один по очереди, как в наказание, оставался на прожекторе. Очень пригодилась отцова наука клепать косы. Практически этим и занимался - чего-чего, а камней в траве хватало. Погода удалась как по заказу - сухая, солнечная, сено высыхало и без вешелов. Женщины и девчата складывали в копны, а под вечер, намахавшись косами, помогали грузить на повозки и возить на сеновал.