Женя Мякишева в ту ночь не уснула. Она перебирала всё в памяти, вспоминала каждое слово, которое ею было сказано при Хильде. Нет, ничего та не знает. Сколько людей в группе, кто именно — не знает. Не знает, что Маша-продавщица делала план укреплений вдоль Онежского озера, что она, Женя, пять раз ездила в Вознесенье на попутных машинах, брали шоферы даже не в кузов, а в кабину барышню из полиции. Там, на Свири, однажды пропадала целый день, потом, возвратясь, ночью рисовала план, передала его тёте Маше Мартыновой, а та дальше в лес Кярнонену.
— Хильда, Хильда, кто бы мог подумать, — шептала в подушку Женя. — Я же за тебя поручилась, когда тебя из-за отца не хотели принимать в комсомол. Дети не отвечают за своих родителей — доказывала я в райкоме, там прислушались, поверили. Теперь вон как оно вышло.
Утром Женя еле приплелась на работу, устало подошла к крыльцу двухэтажного деревянного здания районной библиотеки, где с осени прошлого года обосновался штаб полиции, который многие в селе звали комендатурой.
Дежурный шепнул, что Ориспяя на месте. Клава и Лена сидели за своими столами. Услыхав стук двери, капитан выглянул из своего кабинета, поманил Женю пальцем.
— Я думал, вы где-нибудь уже в глухом лесу, барышня Женя, — усмехнулся Ориспяя, прохаживаясь по ковру и косясь во двор, где трое полицаев седлали лошадей.
— Что мне в лесу делать, мне надо на хлеб зарабатывать, двух братиков, двух сестричек малолетних да больную мать кормить…
Женя осеклась, увидев, как медленно капитан расстёгивает чёрную большую кобуру, продолжая глядеть в окно. К полицаям подбежал чёрный бездомный пёс.
— Застрелю, как эту грязную собаку! — захрипел Ориспяя, рванувшись к Жене и выхватывая парабеллум. — Слышишь ты, как собаку!
Длинным стволом он больно поддел опущенный подбородок Жени, приблизил свои холодные глаза к её глазам.
— Что, молчишь? Душа ушла в пятки?
— Как я вас ненавижу, — прошептала Женя. — За ваше омерзительное «барышня Женя», за вашу жену, повязавшую на наш советский манер красную косынку, за её цветнички, клумбочки. Чего вы сюда припёрлись?
Она поперхнулась, закашлялась…
Ориспяя остолбенел, тряхнув большой головой, переложил пистолет в левую руку, отпер большой сейф, вытянул чёрную ледериновую папку с белым ярлычком справа.
— Ты знаешь комсомолку Лисицину Анну?
— Не имею представления.
— Из Рыбреки. Вы учились вместе здесь в Шелтозере.
— Ну, учились и учились, мало ли я с кем училась.
— Когда ты её последний раз видела?
— Так давно, что и не вспомнить. До войны.
— Сейчас у тебя дома делают обыск. Советую признаться во всём, так будет лучше. Возможно, я ещё тебя выгорожу, как-никак год вместе проработали.