Великий Октябрь дал нашему народу крепкий молот, чтобы мы ковали своё счастье, и стальной серп, чтобы пожинать плоды его. И вот в наш чистый, молодой, цветущий сад вломились нахальные белобрысые боровы арийской породы. Голодные и жадные, бесчувственные и чванливые.
Но разбойничать всегда сподручнее с соседями, тогда как бы не так страшно, не вся вина падает на тебя. На дутую приманку Гитлера клюнули недоумковатые союзники на севере и на юге, прожорливые подпевалы, мелкие воришки, у которых руки чесались, чтобы урвать кусок нашего пирога. Связав себя с Гитлером круговой порукой кровавого злодеяния, они заслуживают такой же кары, такой же участи, как и германские орды новоиспечённого Аттилы.
Многое мне понятно, не ясно лишь одно: как можно было за столь малый исторический промежуток времени, за какие-то семь лет так оболванить народ? Даже рабочие пошли с нацистами. Печальный, позорный факт для Германии. Но не мы первыми вступили на тропу войны, не мы первыми обнажили меч. А кто пришёл к нам с мечом, тот от меча и погибнет. История совсем скоро сбросит фашистов всех мастей в свою помойную яму. И теми, кто сделает это славное дело для грядущих поколений всего здравомыслящего человечества, будут наши советские люди, наша Красная Армия, будете вы — подпольщики.
Все молчали, и в тишине слышно было, как в заливе плескались волны.
— Это есть наш последний и решительный бой, — необычно громко, неожиданно для самой себя, сказала Анна.
— Решительный, но не последний, — задумчиво добавил Андропов, и его рука пробежала по струнам. Один аккорд, другой. Сначала это был «Интернационал», потом «Вставай, страна огромная»… Но никто не пел, все сидели и слушали, притихшие, серьёзные. Даша осторожно открыла дверцу плиты, угли уже покрылись темно-оранжевым пухом и едва мерцали.
— Как бы я хотел пойти с вами, — еле слышно сказал Андропов, и гитара его заиграла снова ту, любимую:
В далёкий край товарищ улетает…
— Ну что ж, пора и честь знать, уже час ночи. Отдыхайте, что ли…
— Да мы не станем ложиться, Юрий Владимирович, скоро потопаем на вокзал.
— Понимаю, потому и сижу с вами. Но всё же давайте прощаться. С Дашей мы увидимся. Дай руку, Мария Владимировна, да сожми крепко, вот так. А ты, Анна Михайловна, проводи меня до часового, а то ещё не выпустит.
Они вышли из «вагончика» в серую влажную ночь, пошли молча, песок поскрипывал под ногами.
— Даша вас доведёт до моста. Там отошли её назад. На вокзале вас будут ждать Иван Яковлев и Паули Маунумяки, ей их не надо видеть. Закон конспирации, сама понимаешь. Вернётесь в расположение 7-й армии после ходки, сразу пусть Сычов радирует, что вы живы-здоровы. Я ведь всё время о вас буду думать. Всё время, поняла? Следи за Марийкой, она девушка бойкая. Никаких контактов в пути. К вам будет любопытство на аэродроме, возможно, даже со стороны армейских разведчиков, мы уже об этом говорили с тобой, помнишь? Прикидывайтесь простушками, отходите с улыбочкой в сторонку, на шутку разговор сверните, а коли потребуется, пригрозите именем члена Военного Совета фронта Куприянова. Ну что, прощаемся, Аня? Дай я тебя поцелую на счастье. Жду тебя.