Государыня, несмотря на перенесенную операцию, присутствовала на церемонии. Выглядела она бодро, даже не хромала. Но в центре внимания, конечно, были наследница и ее жених. Поскольку обручение – это не венчание, цесаревна явилась на него в кремовом, а не в белом платье, и в такой же шляпке и башмачках. Не знаю, кто ей присоветовал фасон, но выглядела она нелепо. Женщинам малого роста нельзя носить столь пышную юбку, она превращает их в карлиц. Да и поля шляпки были слишком большие. А вот Валериан Витольдович смотрелся молодцом. Высокий, стройный, в отменно пошитом мундире с орденами на груди, он притягивал к себе женские взгляды. Полагаю, что многие из них пожалели, что такой красавец-генерал достался конопатой пигалице, а не достойной его женщине. По окончанию церемонии жених с невестой рука об руку пошли к выходу. Проходя мимо, цесаревна одарила меня торжествующим взглядом. Я только плечами пожала: что она хотела этим сказать?
На обед по случаю обручения меня не позвали, как почти всех, кто присутствовал в храме. Объявили, что тот пройдет в узком семейном кругу. Государыня решила по случаю войны не устраивать больших торжеств, и публика отнеслась к этому с пониманием. Я так и вовсе не огорчилась – повар дяди готовит лучше кремлевских, в чем мы с дядей и тетей уверились по возвращению домой. Родственники выспросили у меня каждую подробность обручения, хотя я многого не поняла, поскольку плохо разбираюсь в христианском богослужении. Назавтра меня одолели курсистки: прознали о моем участии в церемонии, что не удивительно – пришлось отпрашиваться с занятий. Рассказала. Они ахали и завидовали, впрочем, по-доброму. Ведь и они получили награды от государыни. Курсистки, трудившиеся в Кремле после покушения, пожалованы в дворянки, а наш руководитель Петрищев получил новый чин, став коллежским асессором. Государыня у нас мудрая и щедрая, это дочь у нее не такая…
Дорогой Михаил, напиши, как твои дела. Скучаешь ли по своему милому другу? По возможности пришли свою фотокарточку. Буду смотреть на нее, и вспоминать наши встречи и разговоры. Твоя Лиза».
Михаил отложил листки, и некоторое время сидел, уставившись невидящим взглядом в окно. По губам его блуждала рассеянная улыбка. Наконец он встрепенулся, достал из ящика стола стопку чистых листов бумаги и самописку. Свинтил с последней колпачок, но написать ничего не успел – в комнату ворвался санитар.
– Ваше высокородие! – закричал с порога. – Там это… Травленных привезли.
– Каких травленных? – не понял Михаил.
– Солдат, которые под немецкие газы попали. Лица красные, кашляют кровью, жуть смотреть.