— Стой! — Затем шепотом обратился к Ильину: — Извините, корнет, но здесь нужен опытный солдат, Сардо сопляк и растяпа, а вы пошлите вот этого, — и он покривившимся пальцем указал на Демьянчука, — или… или, может, разрешите, я сам буду руководить операцией.
— Ну разумеется, не может быть никаких возражений, — буркнул недовольный корнет, которого раздражало присутствие Станкевича, ограничивавшее его самостоятельность.
— Демьянчук! — крикнул Станкевич.
Подъехал удивленный Демьянчук, и его «слушаюсь» прозвучало как вопрос: «Что это взбрело тебе в голову, приятель?»
— Бери веревку и спускайся!
Василь посмотрел вниз, потом перевел глаза на солдат и, не глядя на Станкевича, спокойно сказал:
— Место дюже крутое, я непривычный, из степей.
В голосе не было ни страха, ни раздражения, он ответил так, словно поручение капитана было обычным предложением, от которого можно и отказаться. Василь просто удивился. Еще бы, того капитана, который всего две недели назад так долго и сердечно с ним разговаривал, а потом был таким доброжелательным и любезным, точно подменили. Он избегал его всю дорогу. А Василь искал случая поговорить. Повод для разговора был самый подходящий: есаул намеревался продать Станкевичу кобылку. Лошаденка, разумеется, нестарая, ладная, только засекается, да и мерин Армедеева в свою очередь зарывается на спусках мордой в землю: сорваны передние ноги. Нет, уж если покупать лошадь, то в Нальчике, там кабардинцы торгуют лучшими на свете конями, и недорого, а есаул просит за свою кобыленку как за англизированную лошадь. Все это хотел сказать Станкевичу Василь и дивился, что никак не подворачивался случай, а тут на тебе: бери веревку — и вниз! Нашел, действительно, дело: велит лезть за каким-то дурацким мулом, да что он, в самом деле, рекрут, что ли, чтоб им так помыкали? И потому, уловив неуверенный взгляд Станкевича, старавшегося не смотреть ему в глаза, улыбнулся и тихо сказал:
— Сардо пойдет. — И дернул поводья, словно хотел заворотить лошадь.
Тогда Станкевич подъехал к нему вплотную, привстал на стременах и, сжав руку в кулак, ударил что есть силы. Василь, не готовый к удару, откачнулся в седле и повалился на круп лошади, повисел несколько секунд, потом медленно выпрямился и, сморкнувшись кровью, пробурчал:
— Слушаюсь, ваше благородие.
Станкевич осадил лошадь, опустился на седло и проговорил едва ли не с нежностью в голосе:
— Спускайся, Василь, только ты поосторожней, а то и в самом деле круто.
Солдаты подали веревку. Демьянчук перекинул ее через плечо и, хватаясь за травку, начал спускаться вниз. Двигался он неуверенно, без сноровки. Колени дрожали; превозмогая страх, Василь долго искал, куда поставить ногу. Крестьянину из степного края ничто не внушало боязни, кроме обрывов и круч, неизменно пугающих жителя равнины своей непредсказуемостью и хаосом.