— Ну и молодец ты, Васька!
Демьянчук стоял, склонясь всем телом и тяжело дыша. Юрьев подсунул ему портсигар. Мул фыркнул два-три раза, по его гладкому красивому телу прошла дрожь, затем, волоча за собой ящик, направился к краю дороги и принялся щипать траву. Казаки сматывали веревку. Демьянчук глубоко вздохнул, откашлялся, сплюнул и глянул, выпрямившись, на Станкевича — ни досады, ни ненависти, ни триумфа. То же, что и много лет назад: взгляд стеклянных глаз ястребиного чучела. Станкевич, докуривая папиросу, последний раз глубоко затянулся, швырнул окурок в пропасть, повернулся в седле и кивнул Ильину. Корнет кашлянул, одернул мундир и срывающимся голосом крикнул:
— Трогай!
— Трогай! — уже громче и решительнее повторил Юрьев.
Солдаты сформировали строй и двинулись в путь.
Так создается ненависть, вернее, закладываются ее основы. После этого происшествия Станкевич ощутил, как в его равнодушном поначалу отношении к Василию что-то изменилось. История у пропасти не принесла радости, одну только муку. В течение этих трех-четырех минут, а может, и четверти часа у него столько раз появлялось желание крикнуть: «Сардо, полезай, зацепи за подпругу, помоги, помогайте все!» И сам сдерживался, чтобы не соскочить с лошади, не схватиться за веревку. Жаль было ему и мула, и казака. Но испытание ненавистью, спровоцированное, чем он был, кстати, доволен, этим случайным стечением обстоятельств, прошло успешно. Не будь все таким абсурдом, у него появился бы повод для гордости. Но он был достаточно умен, чтоб не признаться в этом самому себе, зато он радовался, что перелом свершился. Он сумел разорвать интеллигентскую схему добра и чувствительности, точнее, слабости и слюнтяйства.
Тремя днями позже, уже в крепости, есаул Рогатинский не упустил случая заметить Станкевичу, что тот зря издевался над казаком. Станкевич пожал лишь плечами, но вечером заявился к есаулу с бутылкой коньяку и за дружеской выпивкой просидел с ним до поздней ночи. Попутно он выяснил, что на зиму в крепости остается лишь полусотня, и пока неизвестно, под чьим началом, потому что подъесаул Карабанцев намерен хлопотать о должности адъютанта при штабе Войска Донского, а он, Рогатинский, окончательно и бесповоротно уходит в отставку.
Это известие заставило Станкевича написать рапорт коменданту крепости — с позитивной резолюцией майора Штока, — где содержалась просьба доверить ему временно командование над полусотней в добавление к тем обязанностям, какие он исполняет. Комендант выразил согласие, и осенью Станкевич сделался непосредственным начальником Василия.