— Карусель… Луна-парк… Карусель… — (Солдат уставился на него с изумлением. У него было широкое русское лицо.) — Луна-парк, карусель, — повторил Станкевич и тихонько засмеялся.
Они вошли в огромный, добротно построенный амбар. Там стоял мрак, можно было лишь догадываться, какой формы и размеров предметы он скрывает. Солдат поднял лампу и, щурясь, стал осматриваться. Было много свободного места, пахло сеном и деревом. Карусель все еще крутится, но он уже сходит с нее. Где он это видел? Нико… Николаевск, должно быть. Все крутится, трещит, воет, летит вверх и вниз, вспыхивает фейерверк, к небу возносит людей в гондолах колесо-обозрение, каждую минуту из зелененького домика выскакивает большая механическая баба, срывает штаны с подвыпившего сапожника и лупит его по тощей заднице, а тот жалобно скулит, рядом движется с лязгом страшный паноптикум с пошловатым Ганнибалом, Юлием Цезарем, с князем Рюриком, с астеническим Иваном Грозным, бочкообразными боярами, с Марией Антуанеттой, которая держит под мышкой свою собственную голову, с Наполеоном, с атлетическим Бисмарком, с Толстым и с большим вопросительным знаком в самом конце. Паноптикум исчезает, а из мерцающей огнями дымки выплывают зеркала с отражением чудовищно разбухших голов, тучных туловищ на коротких ножках в семимильных сапогах, следом выкатывается дешевое кабаре — с веселой музыкой, всякий раз той же самой, с неизменным запахом моченых яблок и сосисок с хреном. Где-то что-то рушится, с тем чтобы мгновение спустя с воем взмыть в усеянное звездами равнодушное небо и рухнуть вниз с лязгом всяких механизмов, колес, рычагов, валов, шестеренок. А посредине гигантская карусель, вращающаяся и днем и ночью — с одинаковой скоростью. Одни спрыгивают с нее и исчезают в сутолоке и криках, другие садятся, полные надежд и ожиданий. Карусель по-прежнему крутится, но уже без него. Никто этого не заметил. Он отдаляется от огней луна-парка, впереди — сплошной туман, а дальше мрак, который сгущается, и никаких огоньков.
Он осмотрел амбар. Большой и почти пустой. Посредине — двуколка, для тех мест редкость. Рядом, весь в зазубринах, чурбан для колки дров. Повсюду валяются щепки. На вколоченных в балки гвоздях развешаны мешки, заполненные чем-то до половины. С сеновала доносится запах сена. Солдат постоял минуту, проверил, туго ли затянута на связанных назад руках веревка, грозно проворчал что-то и вышел, не заперев за собой ворота.