…«Ты хочешь вернуть то, что тебе не принадлежит», — помнится, возразил Авдотьеву Перелесов в подвальной мастерской, глядя на мерцающий в полутьме, как будто прислушивающийся к их разговору манекен. Вдруг Авдотьев собирался для начала оживить его? Но зачем тогда выпилил ему живот? Может, потому что «жизнь» — это «живот» на старославянском? В последнее время Авдотьев повадился ходить в храм Живоначальной Троицы на Филях. Перелесов как-то увязался за ним, но быстро заскучал среди горящих свечей, целующих иконы прихожан, невидимого, как будто пел сам воздух, смиренного хора.
«Жизнь — это земля, — ответил Авдотьев. — Она принадлежит всем, кто на ней живёт, потому что больше жить негде. Но из чего она состоит?»
«Из чего?» — задумался Перелесов. Из учебника географии всплыло сухое рассыпчатое слово «гумус», а следом огненно вытекло другое — «магма».
«Из смерти, — продолжил Авдотьев, — всё, что умирает, а умирает всё, остаётся в земле. Я посчитал, земля сегодня состоит из мусора и живого дерьма на восемьдесят шесть и три десятых процента».
«Что значит живого? — удивился Перелесов. — Неужели есть мёртвое?»
«Какое ещё не успело превратиться в нефть и газ, как дерьмо динозавров», — пояснил Авдотьев.
«Выходит, мы живём в сортире?» — спросил Перелесов.
«В кладбищенском сортире на мусорной свалке», — зевнув, уточнил Авдотьев.
«Тогда что и кому ты хочешь вернуть?» — разозлился Перелесов, почему-то снова покосившись на манекен. Он точно не нуждался в туалете.
«То, что должно быть», — Авдотьев снова зевнул, переместившись в сторону раскладушки в углу мастерской.
Перелесов вспомнил, каким заострённо-просветлённым было лицо его друга, когда он стоял со свечкой возле тёмной, словно внутри неё была ночь, иконы. Из деревянной с серебряным окладом ночи, как две небесные звезды светились глаза Спасителя. Перелесов тогда вдруг вспомнил, что многих звёзд на небе элементарно не существует. Ночные мечтатели видят всего лишь пустой свет, долетевший до Земли сквозь миллиарды космических лет.
«Это последнее, что осталось», — сказал Авдотьев, когда они вышли из церкви.
«Последнее что?» — спросил Перелесов.
«Последнее всё», — ответил Авдотьев.
Перелесов только пожал плечами. К тому времени он уже привык не получать ответы на свои вопросы. Или получать, но похожие на свет исчезнувших звёзд. Заострённо-просветлённый, презревший контейнерный рай и прочие радости жизни (он бросил курить, они больше не сидели с пивком или сухеньким на ящиках в рощице на склоне с видом на Москву-реку), Авдотьев стал похож на маниакально исполняющего ответственное задание сиреневого, если вернуть ему