В этот момент рыбак (издали — родной брат деда) на ржавом под сгнившими досками понтоне лихо выхватил из озера сверкнувшую на солнце краснопёрку, снял с крючка, бросил, недовольно оглянувшись на перелесовскую делегацию, в прибрежный песок. Серебристая рыбка забилась на холодном песке. Из кустов выскочил длинный полудикий кот, схватил краснопёрку и был таков. Вот она, живая иллюстрация: русский народ и капитализм, проводил кота взглядом Перелесов, неожиданно перейдя в мыслях на английский язык. Тот всегда был где-то рядом, словно стерёг, когда русский неплотно прикроет за собой дверь. Кто ловит (работает) — не имеет. Кто имеет — ворует.
«Well…лосипеде, — кашлянув, кивнул на демонстративно отвернувшегося, никак не отреагировавшего на проделки кота рыбака Перелесов. — Он приехал сюда на велосипеде?»
«Ты кем будешь?» — внимательно оглядел Перелесова дед.
«Начальник департамента в министерстве», — честно признался Перелесов.
«Больно молодой», — усомнился дед.
«Этот недостаток быстро проходит». — Перелесов вспомнил крепостного мужика Марея, успокоившего, прижавшего к груди маленького Федю Достоевского, когда тот заполошно спасался от будто бы гнавшегося за ним по жнивью волка.
«Везёт вам… евреям», — продолжил ознакомительную беседу дед, покосившись на недоумённо перетаптывающуюся за спиной Перелесова свиту.
«В чём именно?» — Перелесову стало интересно, какая именно сторона еврейского счастья открылась местному Марею (русскому народу) в лице приграничного деда.
«А в том, что вся Россия — инвалид по зрению, — длинно плюнул не то чтобы прямо ему под ноги, но так, что можно было это предположить, дед. — Ходит с белой палкой, в упор не видит, что вы творите», — на всякий случай отступил подальше от профессионально возникшего между ними водителя-охранника.
Не хочет прижимать к груди, вздохнул Перелесов.
«Будем восстанавливать базу!» — объявил свите и деду.
«Правильное решение! — хрипло рявкнула административная районная тётка из хвоста свиты. — Замордовали нас! Продать нельзя, только под оздоровительное учреждение. А кто, на х… возьмёт? И кто… твою мать, приедет к нам в нищету оздоравливаться?»
«Примешь сторожем? — заволновался дед. — Я тут всё знаю».
«А как со зрением? — усмехнулся Перелесов. — Не инвалид?»
«Зрю в корень! — обнаружил знакомство с афоризмами Козьмы Пруткова дед. — Да я не про тебя, — умерил оппозиционный пафос. — Телевизор — враг России, вот кто гноит глаза, невозможно смотреть!»
А ещё в тот давний осенний день псковский Марей (его звали Василий Ильич, сокращённо Василич) озадачил Перелесова неромантичной правдой о лебедях. Они как волки, сказал он, где поселятся, никакой другой живности вокруг не потерпят. Всех разгонят, изведут. Парнишка на резинке проверял сетку, кидал им мелочь, а как перестал, подкрались со спины, сбили крыльями с лодки, когда нагнулся, чуть не утоп, запутался в сетке, хорошо я здесь был, вытащил.