Перед глазами Перелесова вдруг возникло грустное лицо Самого на параде в день очередной годовщины Победы у задрапированного Мавзолея, или во время шествия Бессмертного полка. Конечно, вздохнул Перелесов, ему больно обо всём этом думать, а ещё и (по службе) гордиться тем, что спустя всего лишь полвека, обернулось столь странным результатом. Море, океан погибших. А по морю-океану… яхты, самые большие и дорогие в мире яхты его друзей и соратников. Перелесов давно заметил, что Самому куда больше по душе далёкая Первая мировая война. Его лицо светлело, разглаживалось, когда он смотрел на скульптуры вздёрнувших шашки кавалеристов, бегущих в атаку пехотинцев в фуражках, фотографии ухаживающих за ранеными великих княгинь в белых одеяниях медсестёр. Перелесов давно собирался, но всё руки не доходили, выяснить, почему у русских, в отличие от немецких и английских пехотинцев, не было железных касок?
Самоубийственная для толерантной Европы откровенность Дениз произвела впечатление на Перелесова. Мелькнула смешная мысль, что Дениз его вербует. Но это было невозможно. Даже если их писали на камеру, видеоматериал шёл в плюс Перелесову, укрепляющему связи России с Европой, успевшему громко сказать выскакивающей из трусов Дениз, что неплохо бы провести следующую конференцию Союза городов в Севастополе. Так что неизвестно было, кто кого вербует.
Они сошлись в первый же вечер, опрокинув в гостиничном номере торшер и провалив на пол кроватный матрас. Ощущение волшебной лёгкости не оставляло Перелесова все три дня, пока длилось мероприятие. Стоило ему только увидеть Дениз, и с души сползал наглухо, казалось, привалившийся камень, тело выходило из повиновения. Перелесов ходил широким шагом, прикрыв взгорбившуюся ширинку папкой, а если папку выхватывали помощники, оттянув сжатыми в карманах кулаками брюки, словно высматривал, кому дать в морду. Как опасный идиот, не пожал руку важному седому члену Европарламента. К счастью, выяснилось, что тот призывал усилить санкции против России и наотрез отказался посещать Крым, так что Перелесова даже похвалили в официальных СМИ.
По графику он должен был вернуться в Москву сразу после своего выступления, но зацепился за двусторонние встречи, продлил командировку. Гуляя с Дениз по угодьям Псково-Печерской лавры, Перелесов думал, что не всё потеряно для Европы, если ещё встречаются такие девушки, как Дениз, свободно произносящие не только запретное слово ниггер, но и высказывающие подсудное мнение, что холокост… Помнится, Перелесов, извернувшись на кровати ужом (угрём?), не дал ей договорить, запечатал уста страстным поцелуем. Он не знал, к кому попадёт, если их всё-таки пишут на скрытую камеру, материал. И дико сожалел, что невозможно это было сделать вторично, когда Дениз, проявив возмутительную для европейской чиновницы