Наши взгляды встретились, мы молча кивнули друг другу. Двигаясь вдоль стены, я увидел его рисунок, прислоненный к краю нар. Хауфман с автопортрета смотрел на меня пустыми глазницами черепа среди хаоса черных и белых пятен.
Я прислонился к стене и бессильно сполз по ней на пол. Это была уже не игра.
Здесь меня и нашел по пути в лазарет лейтенант Степан Исаев. Присев рядом, он стал задавать мне вопросы. Я в испуге затряс головой: дескать, нет, ничего не понимаю.
— Мадьяр?
— Да! Да! Мадярски актор, — ухватился я за свой общественный ранг.
— О, доктор?
— Нет! Нет доктор. Актор.
— Хорошо. Parlez-vous francais?
— Oui, Monsieur, — благодарно простонал я. — Je, parle un peu…[10]
Степан Исаев улыбнулся и положил меня у стены на спину.
Во внешности врача, пятидесятилетнего маленького человека с волосами, выгоревшими на солнце, и ласковыми голубыми глазами, мужественной выглядела разве что только оправа очков.
— Печень распухла, сынок, — сказал он по-французски, ощупав мне бок.
— Я умру? — спросил я жалобно и беспомощно.
— Может, и нет.
— Что я должен делать?
— Месяц советую не вставать. И соблюдайте диету. Чай, много сахара, поджаренный хлеб. Я тоже вам помогу: сделаю несколько инъекций. И направлю в лагерный лазарет.
— Я предпочел бы, если можно, остаться в бараке, с друзьями. Мы готовим премьеру. Я написал пьесу и сам ставлю ее.
— Что ж, как хотите.
— Спасибо, товарищ лейтенант.
— Я актеров люблю. Моя первая жена тоже была актрисой.
— Была?
— Да. Десять лет тому назад я убил ее.
— О! — воскликнул я, пораженный таким сообщением.
— Мы катались на мотоцикле. В двадцати километрах от Москвы я наскочил на березу. Умереть должен был я: Ирина сидела сзади. А умерла она. Год я сидел в тюрьме. Тогда меня в первый раз разжаловали в рядовые. Из подполковников.
— В первый раз? Значит, вас разжаловали неоднократно?
— Ну да, — улыбнулся он, помогая мне встать. — Но это уже другая история… У всех у нас жизнь полна неожиданностей. Я человек не робкий, хотя, может, и выгляжу так, будто боюсь испытаний…
— Скажите, режиссерскую работу я могу продолжать?
— Нет. Вам нужно лежать все время.
— А если я попрошу друзей по утрам относить меня в третий барак?
— Я бы вам не советовал этого делать.
— До премьеры всего десять дней. Потом буду лежать неподвижно.
— Делайте, что хотите, но под свою ответственность.
— Спасибо, товарищ доктор.
— В конце концов, смерть не так уж страшна. Она только бессмысленна.
— Это будет первая моя премьера. Самая большая мечта моей жизни. Как ни странно, осуществится она здесь, за колючей проволокой.