Несколько дней на душе у него был камень. Особенно по утрам, когда звонок сзывал детей на уроки, он испытывал мучительную тоску. Он простаивал у окна, глядя в сторону школы, и ему представлялось, как туда сбегаются веселые, шумливые дети, играют в снежки, лица их разрумянились… Он вздрагивал. По улице торопливо проходил Зэгряну в надвинутой на глаза шляпе, держа сверток с завтраком. Шел он из даму, из Армадии. Молодой учитель внимательно взглядывал на дом стариков, не покажется ли кто из них, и тогда почтительно раскланивался. Но Херделя быстро отходил от окна и расхаживал по комнате, мрачный и подавленный.
И опять он обивал пороги в Армадии, уже не питая надежд, все подыскивал службу, только бы успокоить г-жу Херделю, одолевавшую его своими зловещими пророчествами. Как-то в полдень, когда его особенно мучили тревоги, пришел Ион. Было это в тот самый день, когда они с Василе ходили в Жидовицу.
— Ну, теперь я готов хоть год отсидеть в остроге, не то что месяц! — объявил он такой обрадованный, каким его не видывали уж года два.
Он решил прекратить тяжбу с тестем и, главное, не платить больше ничего Грофшору. Херделя объяснил ему, что он должен сходить в суд и заявить, что они помирились. Для этого вовсе и не нужен адвокат. Вообще Грофшору может скостить ему сколько-нибудь, но все равно непременно надо пойти попросить его и предупредить, чтобы он не утруждал себя явкой в суд.
— А знаете что, крестный? Пошли к нему вместе, все зараз и обстряпаем! — еще радостнее воскликнул Ион.
Херделя посмотрел долгим взглядом на крестьянина, впутавшего его не в одну передрягу. Предложение удивило его. Это что же, он пойдет к Грофшору, когда сам ратовал против него на выборах и, можно сказать, провалил его? Ведь только из-за него Грофшору не попал в депутаты! Ну, об этом он ни секунды не думал. Он по-прежнему здоровался с Грофшору, и тот отвечал ему, но и только. Правда, однажды тот подал ему руку после злоключения в окружном суде, однако их отношения ничуть не изменились. В Армадии четыре адвоката, у троих он уже побывал, просил место писца, и, конечно, безуспешно, а о четвертом не смел и помышлять, потому что это был Грофшору… И при всем том Ион совершенно прав — почему бы и не сходить к нему? Дубиной не огреет.
— Заплатишь мне пять злотых, крестник, тогда пойду, отчего не пойти? — твердо ответил Херделя.
— Заплачу, крестный, я охотнее вам дам пять, чем ему пятьдесят отваливать ни за что! — сказал Ион, ударяя по рукам.
Виктор Грофшору был человек умный и хитрый, как все политиканы, в число коих он стремился попасть. Увидев Херделю в своей приемной, он задумчиво приостановился на миг, потом направился к нему с протянутой рукой.