— Да всё правильно, — пожал плечами князь.
— Вот и ладненько, — собралась уходить Зимовейка. — Поправляйся, соколик, а наградой твоей будет нам поле бранное, где ты ещё не одного стервятника из Поля Дикого отправишь туда, откудова не возвращаются. А сейчас ты калитою убог, но не духом подвижника. Поправляйся и постой за Землю Русскую!
Зимовейка погладила князя по голове и вышла. Любима собрала посуду и тоже направилась к двери.
— Когда ещё придёшь, милая? — услышала голос Даниила и оглянулась. Щёки налились румянцем.
— К обеду, Данилушка... — Голос её странно задрожал.
— Я скучать по тебе буду. А нельзя ль пораньше, голубушка?
Лицо Любимы совсем побагровело.
— Да нельзя, князюшко. Не время сейчас праздновать, к зиме готовиться надо, запасаться всякой всячиной.
— А можно мне с тобой пойти?
— Пожди, Данилушка. Побудь ещё хоть денёк дома. Да и... Да и батюшке мне сказать надобно... ну... что ты... со мной попросился. А то ведь он добёр-добёр, но коли что не понравится... Погоди, милок, до обеда.
Любима вышла из избы. Утро уже во всю ширь раздольничало, кругом пахло зелёной свежестью, кукушка назойливо отсчитывала времечко, а птахи малые заливались разнозвучными песнями.
— Любимушка! — окликнул девушку грубый, точно из-под земли голос. Любима оглянулась и ахнула. Перед ней, как с неба свалился, стоял нелюбый, но настойчивый и привязчивый Дубина.
— Напугал, леший! Чего надобно? — рассердилась девушка.
— Пошто не ходишь на вечору? — пробасил парень. — Уж дюже я по тебе соскучился!
— А что за скука у тебя, .Дубинушка? — зло передёрнула плечами девушка. — Пора жаркая, все в лес ушли за добычею, а ты праздно шатаешься, в слободе маешься.
— Да не шатаюсь я, Любимушка, — понизил голос Дубина. — Ходил и я в лес, заготовил на зиму много всячины. Но от любви у меня душа разрывается. Приходи сегодня на вечору — полюбуемся!
— Ну к чему мне с тобой любоваться?! — совсем рассердилась красавица. — Не давала я тебе никакого поводу, да и не люб ты мне, соседушка!
Загорелся злобою юноша. Вылетела из его груди ласка притворная, зашипел, как гусак, слюною забрызгался и словами ядовитыми стал разбрасываться:
— Знаю-знаю! Окрутил тебя этот убогий выродок! Не выводи меня из терпения, блудница! Плохо будет, коль не придёшь нынче на гулянье!
— А ты не обзывайся и не пугай, не пугливая! — вспыхнула девушка. — Вот расскажу братам про твои угрозы — мало не покажется. Не сносить тебе тогда головы, дубина неотёсанная!
Осёкся парень, только ещё больше лицом посмурнел. Знал он сполна норов её братьев. Уж они-то вместе с отцом своим Оленем да дядьями свирепыми были в Керженце самыми сильными и ярыми, не одному нерадивцу скулы посворачивали; их боялись даже в Юрьеве-Повольском. Забрели как-то по реке оттуда под видом купцов речные разбойники, хотели пограбить известную достатком слободу, да получили такой отпор, что некоторые головы свои тупые тут и оставили, а другие через лес без оглядки драпали. Но те разбойники дальние, больше не являлися, а Дубина тутошний... Однако тягаться с Оленичами ему не под силу, так что и разговаривать больше не об чем. За неё они кому угодно башку отобьют, она у них в семье самая любимая.