Пряча в землю взгляд, незадачливый отрок буркнул под нос:
— Ну ладно, ладно! Не огорчайся и не серчай, я ведь без злобы сказал, не подумавши...
— Впредь думай! — отрезала девушка. — А приязни у нас с тобой всё равно не получится.
— Как знать...
— А тут и знать нечего! — Любима повернулась и пошла прочь.
— Как знать, — глянул Дубина ей вслед. Потом зыркнул на избу, где коротал свои больные дни князь Даниил. — Как знать...
Языкастые пенистые волны швыряли полуживых ушкуйников, которые уже не верили в спасение и мысленно прощались с жизнью. Захлёбываясь, они из последних сил боролись со стихией, и когда показалось, что всё, конец, очередная, но спасительная волна выбросила их на берег. Сил почти не осталось, даже чтобы отползти от разбушевавшейся реки. Волны не унимались и все окатывали и окатывали разбойников ледяной водой.
Первым очухался Фома, с трудом поднялся и сквозь мрак тумана и ночи увидел бесчувственное тело Козьмы. Наклонился, схватил приятеля за ворот и оттащил подальше от реки. Бросил Козьму и сам, обмякнув, опустился на землю. Вздохнул:
— Светает...
Буря почти угомонилась, и Фома глянул на Козьму.
— Живой? — толкнул его в бок.
Козьма приподнялся на локтях, проворчал:
— Гдей-то мы?
— На том свете! — хмыкнул Фома.
Козьма осклабился:
— Шуткуешь всё? А где ушкуй? Где Порфирий?
— Ежели наши дружки не утопли, то где-нибудь поблизости, думают, как бы половчей нас споймать и порешить.
— Бежать надо к Никодиму.
— К Никодиму?! Да нам хоть бы до Трофима добраться.
— А как?
— Вплавь.
— Хватит трепаться! — разозлился Козьма и с трудом встал. — Бежать надо! Что сидишь, как истукан?
— Не ори! Атаман сыскался! Сам знаю, что надобно. Втравил, а теперь орёт! — не на шутку разошёлся Фома. — Порфирий поймает и тебе первому на одну ногу станет, а другую выдернет вместе со всем нутром!
— Он и тебя не пожалеет.
— Не пожалеет, но ты будешь первым.
— Заткнись, пёс смердячий, и так тошно!
— Тошно — поблюй!
— Вот пёс, не унимается!.. Да пошли же! — И, свесив плетьми руки, Козьма пошатываясь, побрёл вдоль берега. Фома, ругаясь, тоже поднялся и поплёлся за ним.
Шли долго. Воздух после бури был до предела напоен влагой, и дышалось тяжело.
— Мочи нету! — рухнул на песок возле воды Фома. — Иди один, я тута останусь...
Козьма рыкнул:
— Вставай, сука! Порфирий нагрянет — враз утопит!
— Пускай топит, чем так мучиться!
— Да ты, гад!.. — И вдруг Козьма осёкся, а потом завопил: — Фома! Лодка!
Фома вскочил, как ошпаренный.
— Где?! — И увидел. У берега плескался на мелких волнах челнок. Вслед за Козьмой он залез в челнок и заметил: — Да это ж наш, с ушкуя.