Ушкуйники спешились, понуро сняли шапки, а Конь сел на траву и, потупя в землю взор, замолчал. Сидел он долго, и никто его не трогал, не торопил. Из леса вышел обгоревший, весь в язвах и копоти, человек.
— Ко-о-онь, Конюшка-а! — протянул он.
Конь тяжело поднял голову:
— Ты кто?
— Конюшка, родной, не угадал?!
— Не угадал...
— Да я ж Пыряй!
— Пыряй! — вскочил и кинулся обнимать мужика Конь.
— А-а-а! — заорал Пыряй. — Я ж весь обожжённый, больно!
Конь вздохнул:
— Прости. Присядь на пенёчек, расскажи, что случилось, кто напал на Керженец?
— Татары.
— Татары?! Да они ж сюда на ходют!
— Пришли вот...
Конь посмотрел на атамана:
— Татары одни дорогу не нашли б. — Опять повернулся к Пыряю: — А русские промеж них были?
— Один был, — кивнул Пыряй. — Он и в первом налёте участвовал, и щас опять припожаловал.
— Как его звали: Козьмой или Фомой, не слыхал? — напрягся Порфирий.
— И не Козьмой, и не Фомой. Главный татарин Маркялом его называл. Маркел, стало быть...
— Ладно, — перебил Пыряя Конь. — А где Милка моя?
— Сгорела... — потупился Пыряй.
— Как?!
— В избе сгорела, — стал пояснять Пыряй. — Она в избе изнутри запёрлась, а татарин окно разбил, чтоб залезть, а Милка его ножом... Тогда другие избу подожгли, и там твоя Милка сгорела, только пепел остался...
Конь завыл и схватился за голову. Его никто не трогал — горе дело такое, пусть сам успокоится. Наконец он уставился на Пыряя и хрипло спросил:
— Братья где?
— Соловья убили, а Вепря в полон увели.
— Атаман! — рыкнул Конь. — Татар надо догнать и брата отбить!
— А давно они ушли? — спросил Порфирий у Пыряя.
Тот залился слезами:
— Не помню...
— Ну, сколь ночей назад?
— Не помню, всё было как в тумане... Бревном меня придавило, только ноне очухался и из-под него выбрался! — утирал слёзы Пыряй.
— А того русского угадать сможешь? — прищурился атаман.
— Смогу.
— Поедешь с нами.
— Да худо же мне! — болезненно скривился Пыряй.
— По пути подлечим, — пообещал Конь и — Порфирию: — Как думаешь, какой дорогой ушли татары?
— Я думаю, эта кровь — дело рук Трофима, — посмотрел на дорогу, ведущую к Юрьеву, атаман.
Кроме Пыряя, в Керженце никого не осталось. Конь ещё немного постоял возле родного пепелища, вытер глаза и прыгнул в седло. Однако, только отряд собрался трогаться в путь, из леса показался всадник. Он махал руками и кричал:
— Стойте! Остановитесь!
— Ты кто такой и чего разорался? — грозно сдвинул брови Порфирий.
— Я холоп Трофимов, — подъехал незнакомец.
— И что надо?
— Меня к вам хозяин послал беду отвести.
— Что за беду, говори толком!
— Щас, отдышусь... — кивнул Панкрат. — Слушайте. Конь у вас?