падении: «Началось это тогда, когда мне было невступно шестнадцать лет». В 1926 году в Берлине Набоков участвовал в импровизированном суде над героем «Крейцеровой сонаты», выступая в роли самого Позднышева. Он составил «Речь», в которой от лица убийцы рассказал о своей жизни: «Было бы куда умнее, мне кажется, задавать человеку не просто обычный вопрос: когда ты родился, а вопрос, когда ты впервые пал. И на этот вопрос я, Василий Позднышев, ответил бы так: мне было невступно шестнадцать лет…»
[1353]В другом месте романа Набоков применяет тот же прием, отсылая к последним строкам пушкинской «Русалки», где Князь говорит: «Что я вижу! / Откуда ты, прекрасное дитя?» Во второй главе Флора, вспоминая свое детство, говорит, что она была «a lovely child», и Барабтарло переводит эти слова не как «милое» или «очаровательное», а как «прекрасное дитя» – столь же прекрасное, что и пушкинская русалочка, ставшая для Набокова одним из прообразов его нимфетки. Можно ли здесь не вспомнить, что Набоков в начале 1940-х годов опубликовал свою заключительную сцену к пушкинской «Русалке»? Можно ли оставить без внимания, что в третьей главе «Лауры» Набоков развивает использованный в «Арлекинах» прием и приглашает читателя на экзамен по русской литературе? «Какого рода фольклор предшествовал появлению поэзии на Руси? Расскажите о Лом. и Держ.; перескажите своими словами письмо Т. к Е. О.; о чем сокрушался, говоря о температуре своих рук, доктор И. И-ча?».
Когда первый полный вариант перевода был готов, Геннадий Барабтарло приступил к его новой правке, и мы попутно снабжали текст примечаниями, чтобы не оставлять читателя один на один с вопросами вроде: какие балеты подразумеваются под изящной звукописью «Narcisse et Narcette» (карточка 25), какое отношение имеет «Зеленая Часовня св. Эсмеральды» (карточка 121) к названию одного романа Вадима Вадимыча N. и к бабочке из одного стихотворения (1953) Владимира Владимировича Н., или что именно Платон подразумевал под «софросиной» (карточка 78) и как это понятие связано с самоистребительными медитациями Филиппа Вайльда. Эти краткие разъяснения, кроме прочего, отличают русское издание «Лауры» от английского, ограниченного воспроизведением транскрипта рукописи и самих карточек – в том виде и порядке, в каком они были найдены после смерти писателя. В русском издании была сделана, кроме того, небольшая редакторская правка, на том основании, что, помимо документальной ценности, рукопись «Лауры» представляет собой фрагменты все же художественного произведения, незавершенные главы разной степени отделки. Оставлять явные описки в переводе не имело смысла и по той причине, что оригинальный текст тут же помещался в том виде, в каком был оставлен автором. Так, английский текст рукописи воспроизводит неумышленный повтор причастия в следующем предложении: «narrow nates of an ambiguous irresistible charm (nature’s beastliest bluff, said Paul de G[.]