— Не желаю этого слышать! — заткнула себе уши Софья и даже затопала ногами, чтобы заглушить сладкие речи искусительницы. — Марфуша, уходи, пока мы с тобой не наговорили чего лишнего, о чем потом не захочется вспоминать!
— Конечно, пойду! — пожала великолепными плечами сестра. — Только ты подумай над моими словами. Если уж попадешь в монастырь — будет что вспомнить, сидючи в келье.
Не успела за ней закрыться дверь, как Софья бросилась в опочивальню и, упав на постель, застеленную подбитым соболями парчовым покрывалом, горько зарыдала над своей участью. Однако голос Марфы продолжал звучать в ее ушах, и сказанные слова все глубже проникали в ее душу. За какие грехи должна она все отмеренные ей годы прожить бесплодной смоковницей? Последняя холопка — и та может выйти замуж, и только царевна обречена своим рождением на холодную постель. Она еще не знала вкус мужских объятий, но то темное, что накатывало на нее при появлении Василия Васильевича, все громче требовало — чего? — она еще не догадывалась, но с замиранием сердца мечтала о моменте, когда он заключит ее в свои объятия. В ней еще не проснулась женщина, но Софья была уже готова к преображению и жаждала его.
Отъезд из Москвы прошел так гладко, что Софья только диву давалась всеобщей покладистости. Нарышкины вели себя как агнцы, напуганный раскольниками патриарх согласился ехать куда угодно, лишь бы подальше от Кремля, стрельцы, не ожидая подвоха, с одобрением отнеслись к намерению юных царей отправиться на богомолье.
Только что отпраздновали Новый год, и тихая сентябрьская погода баловала путешественников теплыми днями бабьего лета. Кое-где уже пожухла трава, и деревья, сменив цвет листвы, окрасили леса в яркие краски осени.
Путешествовали неспешно, с многочисленными остановками. Голицын с Шакловитым так умело провели мобилизацию дворян, примчавшихся к Троице со своими боевыми холопами, что к тому времени, когда об этом прознали в Москве, под стенами монастыря собралось уже двадцать тысяч преданных царям воинов, а пополнение продолжало и продолжало прибывать. Не ожидавшие такого подвоха стрельцы и солдаты были не то, чтобы напуганы, но сильно озадачены.
А в это время в окружении царевны решался вопрос, как справиться с Хованским, который в отсутствие царей почувствовал себя хозяином Москвы. Никому не хотелось начинать войну, и бояре наперебой предлагали свои варианты разрешения конфликта. Голицын, как всегда, стоял за переговоры, которые могли затянуться до морковкиного заговенья. Горячий Шакловитый, которого иногда призывали на совет как человека, знавшего жизнь низов, предлагал пробраться с несколькими доверенными людьми в Москву и убить князя. Этот вариант тоже не решал проблемы, поскольку разъяренные стрельцы казнили бы смельчаков и либо заперлись в Кремле, либо сгоряча пошли на Троицу. В любом случае дело бы закончилось потасовкой и кровопролитием. Вновь вернувшийся ко двору Иван Милославский хотел пойти с войском на Москву и, напугав стрельцов численностью, заставить сложить оружие и выдать бунтовщиков.