— Помните, надеюсь, “Полтаву” Пушкина, Вьюгин? Ну так вот, временами у вас будет возможность ощутить себя этаким классическим гонцом с зашитым в шапку письмом. Надеюсь, что вам не придется, как сказано у поэта, отдавать эту шапку только с собственной головой. Словом, у вас будет в этой стране многофункциональная роль, в том числе и связного. Чем и занимался с переменным успехом бедняга Гаврилов, ваш предшественник, пока его не скосил пресловутый Желтый Джек, как, помнится, называли его пираты в “Острове сокровищ”.
— Один из них, например, успешно, по его словам, проводил профилактическое лечение ромом, — похвастался своей памятью Вьюгин. Бутылка настоящего ямайского рома была им куплена вчера, ром был дегустирован и спрятан так, чтобы до него не добрался Мбизи.
— Был там сторонник такого метода, — согласился Ляхов, одобрительно глянув на Вьюгина. — Можете, разумеется, следовать его примеру, но таблетки все же не забывайте принимать. Я не хочу терять еще одного сотрудника.
Вьюгин, конечно, не знал тогда, что именно случай с этим сотрудником и стал причиной столь поспешной отправки его в Бунгвану, каковое название, примерно, переводилось как “Страна Свободных Людей”. И вызвано все было тем, что от Ляхова в его ведомство, которое все хорошо знали по трем начальным буквам его названия, пришло сообщение с просьбой присылки физически здорового молодого мужчины, желательно прошедшего службу в армии и с рабочим знанием английского и, очень желательно, одного из местных языков. Вьюгин, который в этом году окончил учебное заведение, в котором готовили специалистов с языками Азии и Африки, должен был расценивать это как неслыханную удачу: африканисту предлагалась работа именно на Черном континенте! Как и все студенты своего вуза, он находился в сфере интересов того же ведомства, где числился Ляхов и все они чувствовали его ненавязчивое к себе внимание. Вьюгина тут же отправили проходить все необходимые собеседования. Остается тайной то, что же все-таки было важнее всего в этой процедуре проверок, предшествующих выезду и пребыванию в зарубежном мире: выявлялась ли заурядная благонадежность или деловые качества выезжающего? Во всяком случае, вопрос о вере в светлое будущее всего человечества отдельно уже тогда не ставился. Наличие такой веры считалось, видимо, само собой разумеющимся. Если же неверие в это будущее все-таки успело поселиться в душе, то даже само отсутствие желания с кем-нибудь об этом делиться говорило явно в пользу отъезжающего за рубеж.
Вьюгину не очень хотелось связываться с организацией, которой он срочно понадобился, но другой возможности побывать в Африке для него в обозримом будущем не было. Более того, ему даже была обещана квартира по окончании его длительной командировки. Поэтому, вовсе не в силу непреодолимой безысходности, а, скорее, непоколебимо веря в изобретательную неисчерпаемость способов выхода из положения, Вьюгин подписал роковую бумагу, своего рода долговое обязательство, причем в голову при этом лезли разные литературные примеры по части закладывания собственной души. Бумагу эту он, конечно, прочитал, с опаской выискивая в ней зловещие слова о том, что за возможное отступничество “пусть меня покарает суровая рука моих товарищей”, но этих слов к своему облегчению так и не нашел. Возможно, они были так тонко замаскированы, что никак не бросались в глаза, как и шипы на стебле розы, радующей глаз своей расцветкой. Срочность же вербовки Вьюгина взамен заболевшего и выбывшего из страны сотрудника спецслужбы, вызывалась еше и тем, что суровая геополитика, до этого времени мало затрагивавшая эту часть Африки, вдруг оживилась и пришла в движение, как змея, пробудившаяся от спячки. И черная республика, куда отправлялся Вьюгин, вдруг стала все больше вовлекаться в тайную борьбу, пусть и скромную по масштабам, двух противоборствующих военно-политических блоков.