— Вождь Сунгувуза Лулембе, властитель Муламбы и Нколо, славный продолжатель рода Мосенго… — начал секретарь в белой рубашке с торжественной монотонностью, но вождь сделал ему знак остановиться. Видимо, перечисление всех этих династических достоинств и личных качеств успело ему надоесть.
Вьюнов уже знал, что в этих краях здоровается первым тот, в дом которого ты входишь, видимо, давая этим понять, что вошедший замечен и может рассчитывать на внимание хозяина дома.
— Приветствую тебя, незнакомый мне белый человек! — с едва заметной усмешкой сказал вождь и смотрел с вежливой выжидательностью на гостя.
— И я приветствую тебя, вождь Лулембе! — неуверенно начал Вьюгин, имея слабое представление о придворном этикете местных вождей. Строки из авантюрных романов на африканскую тему в голову почему-то не приходили.
“Долго задерживаться я здесь не должен”, беспокойно думал он. “Главное, это сделать дело и уйти до наступления темноты”. Но как перейти к этому самому делу? Вьюгин повел глазами в сторону секретаря, намекая на желательное отсутствие свидетелей разговора, Лулембе его понял, сказал пару непонятных ему слов и белая рубашка неохотно исчезла. Впрочем, секретарь, скорее всего, остался подслушивать за стеной.
— Вождь, я не принадлежу к тем, кого у вас называют баингилеза, которые были господами в этой стране, или к их друзьям бамерикани. Я из той страны, которая с ними не очень дружит.
Такая унылая упрощенность вопроса геополитики внутренне покоробила Вьюгина, но лучший вариант его трактовки оставался для него мучительно неуловимым. Для объяснения всей ситуации требовалось бы неоправданно много слов и он боялся безнадежно увязнуть в словесной трясине, да еще и сказать что-либо лишнее. Вьюгин подумал о том, не ввернуть ли ему какую-нибудь африканскую поговорку, которой иногда сопровождается подношение, но в голову пришла только не очень уместная: “тот, кто ничего не дает другому, пусть не надеется, что и ему дадут”.
Вождь Лулембе молчал с невозмутимой выжидательностью, сидя в своем кресле с царственной неподвижностью, а Вьюгин едва не ерзал на своем жестком табурете для гостя. И тогда он сказал без обиняков:
— Те люди, которые меня к тебе направили, вождь, передают эти деньги на развитие твоего края.
И Вьюгин, не дожидаясь, когда вождь протянет к пачке ассигнаций руку (да и протянет ли он ее?), сам вложил деньги в полураскрытую его ладонь на колене. Он где-то даже читал, что если кто-то взял в руку вещь или подарок, то потом очень трудно, почти невозможно, отказаться от того, что уже оказалось в руке, так как здесь срабатывал инстинкт удержания добытого или приобретенного в собственность.