Окрутить эту пару и выдать брачное свидетельство было готово австралийское посольство, что в разгар холодной войны для него было бы небольшой моральной победой над красным монстром. Но советской стороне долго не хотелось выпускать из своих рук Семенова, ибо это было бы признанием своего поражения. Она упорно взывала к его чувству патриотизма и к сознанию строителя бесклассового общества, вот-вот готового перейти в свою высшую и последнюю фазу развития, когда живущие в нем получат свои заслуженные блага. Но Семенов этого никак не хотел оценить и продолжал упорствовать в своем желании жениться на этой иностранке, причем, в его пользу говорило лишь то, что он не собирался менять свое гражданство.
Итак, молодожены уехали за океан, Семенов стал там получать какое-то пособие и готовиться к сдаче экзаменов за полный курс подготовки морского штурмана на английском языке, что он успешно и совершил менее, чем через год. И вот пять лет спустя он уже плавает старпомом, и ему не заказано сдать экзамен на капитанское звание, если он сменит прежнее гражданство. Готовности к этой смене у него еше не было.
Когда история Семенова, изложенная им самим, подошла к этому моменту, они с Вьюгиным уже были, по словам Хлестакова, “на дружеской ноге”, старпом сказал, допив свой стакан:
— И ты знаешь, Леш, я часто ловлю себя на том, что я начинаю все больше чувствовать себя тем, кем я никогда в общем-то и не был. То есть гордым держателем своего темнокрасного серпастого и молоткастого.
— Это что у тебя: разновидность ностальгии? — пытался догадаться сравнительно трезвый тогда еще Вьюгин.
— Может быть. Надо подумать. Горжусь, например, удачными полетами наших в космос. Даже вмешательство в афганские дела готов оправдать геополитикой и соблюдением равновесия сил в мире.
Ресторанное застолье, когда радостное соучастие в нем каждого из собравшихся уже шло на спад, но, тем не менее, еще слабо теряло ход, как корабль, когда команда “стоп” уже поступила в машину, а он и не думает терять инерцию движения. Все за составленными вместе двумя столами уже начали разбиваться на кучки, объединенными интересами или симпатиями.
— Ты знаешь, — продолжал свою тему Семенов, — когда живешь все время в ожидании упреков, насмешек, обвинений в адрес того строя, который лишил тебя отца, мать лишил здоровья, а меня нормального детства, я должен все эти обвинения принимать, либо напрочь отвергать.
— Ну, не трудно догадаться, что ты выбираешь, — только и нашел, что сказать Вьюгин, не зная, как бы он сам себя вел в положении Семенова, а тот уже подошел к окончательной формулировке своей реакции.