Когда дети подбежали к кузнице, Столбушин сидел возле на широком пеньке, окруженный целою кучкой народа. Впереди всех стоял Назар Столбушин, кузнец, высокий, сухопарый и черноволосый, с расстегнутым воротом и в распоясанной рубахе. Он что-то живо говорил своему двоюродному брату и по привычке резко жестикулировал руками. Между ним и старой бабой Перфилихой, знавшей Степана Столбушина с младенческих лет и потому взиравшей на него почти с благоговением, протиснулся востроносый, с облупленными от беспрерывных купаний щеками, парнишка. Этот рассматривал Столбушина, как невиданного зверя, жадно, не отрывая от него глаз.
Прибежавшие дети втиснулись тут же в общую кучу. Назар Столбушин громко говорил, отрывисто и резко, точно переругивался, и жестикулировал кистями рук:
— Милый, родной наш! — говорил Назар, точно ругался. — Ведь она померла у меня. Жена-то! Как же. Год тому назад померла! Год! Теперь у меня Машутка вместо хозяйки-то! Беда, чистая тебе беда! Понимаешь, плакал я об энтой самой бабе, вот какая она у меня баба была! Жена-то! И-и, Господи!
Востроносый мальчишка протиснулся вперед и с деловитой серьезностью сказал Столбушину:
— Он ее никогда пальцем не трогал. Не то что как у Петряевых каждый день драка! Хорошая она была баба!
— А ты что выскочил? — осадили его из толпы степенно. — Самого от земли не видно. Совестно, чай!
— А что, разве я не правду сказал? — не без достоинства и степенно огрызнулся и мальчик. — Каждый день ведь Петряевы дерутся. Чего уж тут!
— Трудно стало жить! — точно отругивался Назар и стал жестикулировать теперь даже локтями. — Не поверишь: яйца мы теперь в праздник съесть не решаемся сами, в город его везем продавать на базар, в уплату за землю! Куриное яйцо! А если который к празднику овцу, например, режет, так знай, что себе он только одни кишки оставит, ребятишкам, а тушку на базар свезет! И опять за землю!
Весело и умно поглядывая на Столбушина, востроносый мальчик сказал:
— А вчера у нас на селе вот еще какой случай был: Петуховы барана резали, а Барановы — петуха!
И звонко, заливчато рассмеялся. Из толпы тоже засмеялись и поддакнули:
— Правда, это у нас в селе было вчерась: Барановы петуха кололи, а Петуховы барана резали!
И опять громко и радостно всем гуртом захохотали. Под этот задорный и бодрый смех улыбнулся даже и сам Столбушин. Востроносый мальчик, чувствуя себя в эту минуту, вероятно, героем, не без достоинства засунул руку за тонкий поясок.
— А ты чьей семьи? — спросил его Столбушин.
— Мать моя Елена Столбушина, — с гордостью ответил мальчик.