— Сестра Трофима, — подтвердили из толпы.
— А отец? — спросил Столбушин.
— Елена Столбушина давно вдовеет, — сказал Назар уклончиво.
Мальчик на минуту опустил глаза, но снова, весело и бодро, поднял их навстречу столбушинскому взору.
— А я зелебец! озолной! — выкрикнул из толпы детский голос.
— Ш-ш-ш! — шикнули бабы.
Столбушин взял востроглазого мальчика за руку, ласково посадил к себе на колени и сказал ему:
— Лет через пяток поезжай в Москву, тебе говорю: тысячником ты будешь! Или нет, не надо! Не надо! — точно в темном испуге вскрикнул он неистово. — Не надо! Живи, работай и умри здесь! Помни, что рубли по́том человеческим пахнут, живым потом человеческим, а тысячи тысяч — стервой! Смрадной стервой!
Он со стоном ссадил мальчика с колен; его лицо все сжало словно судорогой, губу вывернуло, и из его глаз хлынули слезы. Встряхивая бурно плечами, Столбушин — гордость Березовки — громко зарыдал, закрывая ладонями лицо, понуро опуская голову.
— Ш-ш-ш! — благоговейно шуршало в толпе, требуя тишины.
Перфилиха однако не выдержала. Подумав и поморгав глазами, она тоже вдруг громко расплакалась.
— Родненький наш, — причитала она жалобно. — Крестьянский наш…
Кучер Никифор, жирно напомаженный, франтоватый и весь лоснившийся, как лакированные части коляски, с высоты козел все время наблюдал за беседой Столбушина с крестьянами и улыбался полупрезрительной, полуснисходительной улыбкой. Но когда Столбушин, окруженный крестьянами, вдруг неистово разрыдался, лицо Никифора внезапно и сразу как-то осунулось и побледнело, и, весь как-то смешиваясь со всею толпою, он стал похожим на простоватого и добродушного мужика, только что пришедшего от сохи.
Между тем, выплакавшись и отерев глаза, как мужик, полою беличьей своей куртки, Столбушин внимательно оглядел толпящихся перед ним, точно оценивая каждого в отдельности, и затем перевел свой взор на Назара. Тот стоял, пригорюнившись по-бабьи, лохматый, черный и сухопарый.
— Так кто же теперь у тебя хозяйство-то ведет? — спросил он его участливо.
Тот воодушевленно задвигал кистями рук.
— Да все Машутка! — вскрикнул он резко. — Она!
— А где она у тебя? — спросил Столбушин.
— Да вот, — словно обругался Назар и протолкал вперед девочку с ребенком на руках.
— Тебе сколько годочков-то? — спросил Столбушин ее.
— Четырнадцатый с Кузьмы-Демьяна пойдет, — пропищала девочка и, совсем выбившись, видимо, из сил, опустила младенца на землю.
Увидев под колесом телеги красную, грязную тряпку, тот схватил ее плохо еще владеющими, словно застуженными, пальцами и засовывал ее, сопя и пыжась, в рот.