Влачась между новых ощущений, чувствуя свою беспомощность, но желая показать себя все еще господином своих дел, Петруша вдруг улыбнулся бледной, точно нарисованной на его губах кем-то чужим, улыбкой и высокомерно спросил Верхолетова:
— Ну-с?
— Ну-с? — ответил и ему Верхолетов. И глухо добавил:
— Кто же из нас будет звонить в эту дверь?
— Да я, — снова неестественно улыбнулся Петруша совсем не своею улыбкой, пожимая плечами. И сильно надавил кнопку. Обостренным слухом он услышал свой звонок, жалко занывший где-то далеко от двери. Вероятно, на кухне.
В голову Петруши точно ударило что-то тяжкое, обдав его мозг словно гарью. Верхолетов шепнул ему:
— С-с-с…
И Петруша еще раз почти с отчаянием надавил звонок. Опять точно завыла, гневно заплакала медь. Хрипло залаяла «Помадка». Крикнул чей-то голос, и зашуршали поспешные шаги.
— Это вы? — послышалось из-за двери весьма приветливо и радушно.
И в прорезе отворяемой двери показалась крупная волосатая бородавка на сморщенном желтовато-синем лице Федосеевны.
Петруша поспешно рванул к себе эту дверь. Верхолетов схватил Федосеевну за руку.
— Ни с места! Молчание! — выговорил он, выхватывая из кармана револьвер и потрясая им над плечом старухи.
Федосеевна спустилась на ступени крыльца, зажимая виски.
— Батюшки… ба… ба… — шептала она. — Ее глаза сделались стеклянными и мутными.
— Молчание! — еще раз пригрозил ей Верхолетов строго.
Но тотчас же дружелюбно потрепал ее по плечу и добавил:
— Не бойтесь, мы не сделаем вам ничего худого. Мы только возьмем немного денег у Лярских…
— Ба… ба… ба… — шептала старуха и раскачивала головой.
Петруша быстро прошел мимо нее в комнаты. В прихожей кубарем под его ноги подкатилась с неистовым лаем «Помадка», но, обнюхав его колени, вдруг замолчала. Снова залаяла, косясь на его маску, но уже совсем без злобы. И даже, хотя и нерешительно, повиляла хвостом.
— Кто там? — послышалось из столовой.
Петруша вынул из кармана револьвер, поправил на лице маску и в два шага переступил порог столовой.
— Ни с места! Молчание! — произнес он, делая свой голос хриплым и грубым, совершенно так же, как он произносил эти слова дома, разучивая перед зеркалом свою добровольную роль.
— Ни с места! — повторил он свой окрик.
Впрочем, старухи и без того не двигались, словно замерзнув в своих креслах. Глашок уронила на пол свое вышиванье. Дашок истерично моргала обоими веками. Только кот, презрительно щурясь, едва удостоил окинуть ленивым взором странного и грозного посетителя.
— Действую именем партии! — грозно заявил Петруша. — Мне надобны ваши деньги, сколько их у вас найдется! Все без утайки! Повинуйтесь, ибо сопротивление бессмысленно! — высыпал он целым ворохом.