Старухи безмолвствовали. Ластясь к коленам старух, совсем радостно залаяла «Помадка», точно хотела разоблачить перед хозяйками тайну пришельца.
«Не бойтесь, это только Петруша», — точно сообщала она хозяйкам своим веселым лаем, и пробовала даже улыбнуться, подбирая седеющую щеку и обнажая желтые поломанные зубы.
Между тем Глашок как будто несколько пришла в себя и поняла, чего от нее требовал страшный посетитель. Вздрагивающей рукой она оправила на себе юбки, почему-то поспешно перекрестилась и, привстав с кресла, направилась шмыгающей походкой к пузатому комоду, выпятившему свой лоснящийся живот тут же, у стены столовой. Открыв верхний ящик, она долго рылась в нем, в то время как Дашок все еще потерянно моргала обоими веками, а Петруша стоял посреди столовой в горделивой позе, желая всем своим видом изобразить холодно-непреклонную волю и презрение к жизни.
«Ни один мускул его лица, полуприкрытого изящной полумаской, не дрогнул, — точно читал он по книжке, — а его благородная поза говорила о каменной воле»…
— Вот вам… деньги… четыреста пятьдесят ру… — проговорила Глашок, приближаясь сбивчивой походкой, придерживая в руках кипочку денег.
Петруша с достоинством поклонился и протянул руки.
«Что мне сказать им?..» — думал он.
Старуха пожевала губами.
— Денег нам… не жалко… — вновь заговорила она, — пусть… четыреста пятьдесят нас не разорят… что же? Но нам жалко вас… вы еще юноша…
«Что ей мне сказать?» — почти впадал в отчаяние Петруша.
— И что вас ожидает… если вы не образумитесь… — все жевала губами старушка, — подумайте!.. Юноша… юноша…
Петруша спрятал деньги в карман. «Так ли я поступаю», — мелькнуло в нем.
Выпрямившись, он произнес:
— Сударыня, мы подчиняемся верховному комитету беспрекословно.
— Караул! Грабят! — вдруг истерично взвизгнула Дашок в своем, кресле и неистово заколотила ногами об пол.
Проснувшийся попугай задавленно выкрикнул в своей клетке:
— Га-аспадин Кро-о! Та-ак, так, та-ак!
Снова неистово залаяла «Помадка». А потрясенный и выбитый из колеи всеми этими неожиданностями Петруша вдруг услышал звонкий возглас Верхолетова:
— Спасайся, кто может!
Петруша сразу оцепенел. Его ноги обдало холодом.
— Ай-ай-ай! — истерично визжала Дашок.
«Надо бежать», — подумал Петруша.
«Ну, беги же, беги же», — приказывала ему мысль.
Глашок жевала губами, точно еще желая говорить и говорить.
Петруша рванулся с места и тут же услышал негромкий хлопок револьверного выстрела где-то недалеко, вероятно около парадной двери. Послышались жалобные возгласы Федосеевны. Петруша бросился в прихожую.