.
«Твой дом похож на церковь. Ты правда тут живешь?» – поражались подружки, напрашиваясь на экскурсию, когда их родители подвозили меня домой после бассейна. Футболка моя неизменно была влажной от хлорированной воды и пота – меня кидало в пот при мысли, что они увидят наш шумный богемный мир.
«Да! Увидимся завтра в школе. Пока!» – бормотала я, забывая о манерах ради спасения, выбегала на мощенную булыжником улочку и неслась под аркой мимо аккуратного общественного газона, который регулярно подстригали наши соседи. «Ты не пройдешь, – мысленно вопила я. – У тебя и твоей семьи с собакой нет допуска в наш странный мир». Они были слишком чистыми и спокойными, чтобы приветствовать их так, как будил нас папа («Руки с яиц, девочки, ноги в носки!»). Им вряд ли понравилось бы, как моя бабушка-алкоголичка агрессивно распевает «Дилайлу» и предлагает нам с Рэйч затянуться ее коктейльными сигаретами. И они точно сбежали бы, услышав, как мама спрашивает у автоугонщиков, о которых папа делал документальный фильм: «Скажи-ка, Кит, а какое время года у вас самое ГОРЯЧЕЕ?»
Единственными, кого я могла впустить в наш дом, не испытывая моральной паники, были члены родительского племени – разнообразные актеры, писатели, журналисты и интеллектуальные бонвиваны, сыпавшие анекдотами.
«Открой дверь, дорогая!» – при их появлении кричала мама с кухни. Там она помешивала булькающее рагу, попивала белое вино и дымила сигаретой. Сигаретный пепел нередко становился пикантной приправой ее готовки. Мы с Рэйч встречали гостей. Театральные актеры, которые оправдывали согласие сняться в «Докторе Кто» словами: «Ну да, конечно, это не Гамлет, но там ЧЕРТОВСКИ хорошо платят!» Знаменитые писатели, военные корреспонденты, историки с телевидения и колумнисты из приличных газет. Отец развлекал их рассуждениями о литературе и культуре, а я смотрела, как они одобрительно кивают его красноречивым монологам. Он буквально царил в гостиной, тщательно подбирая слова и высказывая точные замечания.
Иногда родители просили, чтобы мы с Рэйч устроили «представление». Мы уныло тащились в свою комнату, наспех придумывали, писали и разыгрывали небольшую комическую пьеску. Сестра всегда была режиссером этих представлений, и это были единственные ситуации, в которых свойственная ей тирания проявлялась благотворным образом. «Эмми! Ты несерьезно к этому относишься!» – вечно возмущалась она. Рэйч ставила наши пьески с профессионализмом, который меня обескураживал. Она действовала с радикальностью заключенного, решившего воспользоваться заключением, чтобы накачать стальные мышцы. А я напоминала другого, того, кто после нескольких неудачных попыток побега выкрикивает оскорбления в адрес надсмотрщиков. Ген под названием «смотрите-все-на-меня», который я, несомненно, унаследовала у родителей и который напрочь отсутствовал у Рэйч, в этих представлениях не проявлялся. Я жила в постоянном страхе перед оценкой со стороны других людей.