Алексайо устраивается рядом с нами со вторым младенцем. Через какое-то время я беру на руки и Софию-Дарину. Мою уникальную греческую красавицу, воплотившую все папины мечты, все мои надежды вдвойне, с большей ясностью. Я люблю тебя до луны и обратно, мое счастье.
— Самые красивые на свете…
— Наши, — кратко дополняет Уникальный. И это, пожалуй, исчерпывающие слова.
В окне кухни мелькает свет фар. Черная ауди Эдварда, съезжая с главной асфальтированной дороги, огибающей поселок, поворачивает на подъездную дорожку — самую не заснеженную ее часть. Девочки, подпрыгнув на своем месте, с нетерпеливой прытью спрыгивают с высоких стульев на пол. Их цветы, как и удивленная Маслинка, остаются на гранитной поверхности барной стойки.
— Папочка!
— Дамирка!
Я слышу стук босых пяточек, торопящихся в прихожую. И Софина, и Элли бегут со всех ног, желая встретить родных людей прежде, чем те успеют даже ступить на порог. Малышки не любят расставаний, привыкшие все время проводить вместе, тем более, недавнее отсутствие Эдварда по делам холдинга сказалось на них — они соскучились. И даже такие короткие отлучки, как сегодня, принимать не согласны.
Я выключаю плиту и иду за девочками. Маслинка семенит следом.
Не больше, чем через пять минут после приезда, Ксай и Дамирка заходят в дом. Эдвард пропускает сына вперед, придержав шатнувшуюся от ветра дверь, и мальчик первый попадает под град приветствий от сестер. Их не заботит, что его куртка вся в снегу, а перчатки мокрые. От двух кратких поцелуев в обе щеки Дамир немного улыбается. Тронуто.
Алексайо закрывает дверь, повернув блестящий замок. И даже не пытается сопротивляться натиску лисят. Раскрывает детям объятья, прямо в пальто присаживаясь к ним в прихожей. Девочки смеются от вида снежинок на черной материи отцовской одежды, а потом крепко-крепко его обнимают, повиснув на шее. Ксай улыбается так же широко, как и его малышки. Момент их единения бесценен.
— Папочка, мы соскучились!
— Папочка, не уезжай без нас!
И поцелуи, поцелуи, поцелуи… Алексайо тает от влюбленного внимания дочерей.
Я наклоняюсь к Дамиру, вдруг посмотревшему на меня тоскливо-растерянным взглядом. Я никогда не забуду ту секунду, когда впервые глянул на меня своими небесными глазами — в тот миг я полюбила его, в тот миг я его нашла. И сейчас ни капли грусти, ни толики боли не хочу видеть в ребенке, который наравне с лисятами и мужем центр моего мироздания. Я ощутимо целую Дамира в щеку, прижав к себе. Мне тоже совершенно все равно, что куртка его холодная от минусовой температуры и промокшая от снега.