— Хватит! — и обрывают канитель, пропадая вместе с глазами. Жалятся.
Только отзвук в комнате… только их шорох еще здесь, я слышу…
А за окном гремит. А за окном, мерцая, светит молния. Как в субботу у Джаспера. И от этой молнии мне некуда прятаться, моего спасителя нет рядом…
Я ворочаюсь всю ночь, так и не успокоившись. Я то кричу, то плачу, то смеюсь, поражаясь своему из ниоткуда взявшемуся безумию. Я не понимаю себя, и мне страшно от этого. Впервые «пыль» возымела такой эффект. Впервые мне настолько нехорошо.
…Утром, часов в пять, едва успевшую добежать, меня рвет в туалете.
Потом еще раз, ближе к шести — желчью.
Я глотаю таблетки, но они нисколько не помогают — наверное, беру не те. Аптечка чересчур большая.
…В восемь просыпаюсь и больше не могу заснуть. Голова раскалывается, губы пересохли, а слева, прямо под ребрами, покалывает. Одеяло теплое, а я дрожу. Будто в комнате отключили отопление.
Но притом хочется пить. Очень, очень хочется… а сил сползти с кровати нет.
…К одиннадцати мне начинает казаться, что я умираю. Ничем не могу отвлечь себя от ужасных ощущений по всему телу. Ничем не могу их остановить.
А потому, крупно дрожа и закутавшись в одеяло, я заставляю себя подняться, держась за высокую спинку. Встаю. Иду вниз.
Мне нужна Розмари. Мне нужно, чтобы Розмари вызвала мне доктора… это слишком далеко зашло!
Едва не плачу, когда приходится спускаться с лестницы. Кусаю губы до крови, сжимаю до побелевших пальцев поручень, но иду. Представляю себе Джаспера. Не хочу умирать в понедельник — лучше в воскресенье, вечером. Хочу еще раз его увидеть… хочу еще раз почувствовать его.
— Девочка…
— Сладкая…
— Опять моя!..
Однако когда спускаюсь на первый этаж — к своей цели, — понимаю, что слишком поздно для мечтаний об избавлении. Реальность настигла, а бушующее вокруг пламя спалило — как изнутри.
Те глаза из видения, что обещали куда-то меня увести, что пугали меня и заставляли плакать, снова появляются в пространстве. И снова смотрят на меня своим блестящим взглядом — несмелым и заинтересованным, правда, теперь еще и с ужасом, не давая вздохнуть.
Теперь я знаю их цвет — аметистовый — и окончательно убеждаюсь, что последняя точка поставлена. Такого не бывает.
— Изабелла?..
На нем темный костюм с традиционной белой рубашкой, застегнутой на все пуговицы, тесный черные галстук и, как полагается, идеально отутюженный белоснежный воротничок. В тишине палаты его туфли, к сожалению, издают слишком много шума, когда он меряет ее шагами, но Рональда, похоже, ничуть это не цепляет.