За эту неделю вообще многое изменилось: я гораздо внимательнее отношусь к раздражающим звукам, которые мешают нормально спать, есть и даже дышать, а цвета — особенно такие яркие, как сегодняшнее одеяние мистера Свона, — неприятно рябят перед глазами. Не дают расслабиться.
На меня отец не смотрит. Я уже устала следить за его перемещениями, а он так ни разу и не обернулся. С тех пор как вошел, прокладывает дорогу от окна к двери. С излишней нервозностью облизывает губы, будто продумывает, что сказать.
Однажды я уже видела такое — в детстве.
Возле нашего дома стоял дуб. Большой, необъятный, стало быть, как минимум столетний. У него была грубая шершавая кора, я помню — я не раз стирала об нее кожу. Мне было запрещено лазить на дерево. Во-первых, оно было чересчур высоким — никто не поможет, если упасть хотя бы со второго яруса, а во-вторых, стояло над обрывом. Этот обрыв был похож на пропасть из Аладдина — я любила этот мультик. Когда перед тем, чтобы «сезам открылся», нужно было проскакать по узенькой дорожке, умудрившись не рухнуть вниз.
В тот день я ослушалась. Я слышала, что с вершины дуба можно было увидеть всю округу, а это казалось каким-никаким приключением. Я мечтала стать первооткрывателем. Я мечтала представлять, что все это — луга, леса, поля, дома — мое. Только мое. И никто не отберет.
Поэтому я полезла. Поэтому, отделавшись от надзора Розмари фразой «Я поиграю в куклы на веранде», полезла. К чертям содрала колени и локти, но до первой отрывной точки — а их оставалось еще три — добралась. С предвкушением, с непередаваемым ощущением всевластия, подпитывающимся адреналином из крови, нацелилась выше.
И в тот самый момент дуб вздрогнул — Рональд, как позже выяснилось, договорился с местными лесорубами, чтобы сегодня дерево спилили. Он хотел поставить забор…
Конечно, среди густой листвы они меня не заметили — да и не должно было меня там быть.
Конечно, я полетела вниз.
Конечно, не обошлось без повреждений… и за них Рональд был готов стереть меня в порошок сам. Сам окончательно переломать последние кости.
Сегодня он похож на ту картинку из прошлого, что я помню. Разве что волнения на лице нет. Ни отпечатка, ни капли. Он не скрывает его — он больше ничего от меня не скрывает — его просто не существует. Это теперь лишнее чувство. У нас взаимовыгодный договор — ни пунктом больше. И главное во всем этом — беспрекословное исполнение условий обоими сторонами.
В конце концов мне это надоедает. Я прикрываю глаза, тяжело вздохнув, и удобнее устраиваюсь на подушке. Она жесткая, никак не напоминает ту, на которой я спала столько времени, но за неделю можно привыкнуть. У меня получилось и к одеялу. А оно вообще никуда не годится…