— Меня интересует, зачем вы вообще меня сюда привезли, — по-деловому четко говорю я.
— Я не хотел, чтобы вы выходили замуж за незнакомца, Изза, — Эдвард поднимается, возвращаясь на свое место. В нем что-то неуловимо изменилось. Совсем каплю, но все же…
— А на незнакомке женитесь?
Он чуть поджимает губы. Намеренно старается делать все незаметно? Его лицо почти никогда не меняется — особенно правая сторона.
— Для меня это не станет проблемой. Тем более вы не настроены говорить.
Меня окончательно отпускает недовольство и желание плакать. Наверное, водка начинает как следует действовать, что и вдохновляет.
Я беру в руки второй бокал, помешивая коктейль сельдереем. И улыбаюсь широко, довольно и спокойно:
— Почему же. Давайте поговорим, раз пришли.
Метаморфозы моего настроения ставят Эдварда в тупик. Он, конечно, никак этого не показывает, но мне кажется, я не ошибаюсь в своем вердикте. Благодаря Джасперу я знаю, как можно спрятать эмоции. И какие именно. И насколько глубоко.
Впрочем, мою инициативу Каллен перенимает. Мгновенно.
— Давайте, — с прежней мягкостью и уважением отвечает. Все вернулось на круги своя.
— Ну… — я мечтательно закатываю глаза, подумывая, как развеселить себя достаточно, дабы потом не пришлось снова расплачиваться за несдержанность, — меня зовут Изза — Исаббелле, — с улыбкой картавлю итальянский, хихикнув своему произношению, — мне девятнадцать. Мне нравятся кальмары, и я боюсь пауков.
Эдвард хмыкает моему краткому и экстравагантному резюме, но до губ улыбка не доходит, остается в глазах. Я с интересом слежу за его реакцией, а потому подмечаю каждую мелочь. Но напрасно — ничего более не вижу.
— Это самое главное, что мне надо знать, верно? — дружелюбно спрашивает, расслабляясь на своем стуле. Устраивает руки на подлокотниках, прекращает постукивать пальцами по столу.
— Верно, мистер Каллен. Теперь ваша очередь.
Он чуточку щурится, но кивает.
— Меня зовут Эдвард, Изза. Не «мистер Каллен» и не «Эд». Я ненавижу рыбу во всех ее проявлениях, недолюбливаю лошадей и не мирюсь с вредными привычками. Я могу помочь с любой вашей просьбой и исполнить любое ваше желание при условии, что оно не повредит вам или кому-то еще.
Моя улыбка вздрагивает. Вред, значит…
— Вы не сказали, сколько вам лет, — сухо замечаю, дабы спрятать проснувшееся после его последнего предложения волнение.
— Сорок пять, — без тени смущения или чего-либо подобного отвечает он. Честно.
Небезынтересная беседа получается… подробностей все больше. Правда, не все радуют.
Я знала, что ему не тридцать. И знала, что не тридцать пять. Но даже при большой любви, как говорят, разница в двадцать шесть лет не оправдана… а когда любви нет и не было?