Но ничего не было. Он вытерпел меня в баре, довез до квартиры — своей — и… уложил спать! И завтраком кормил!
Я довела себя до помутнения рассудка, пока выстраивала эту схему в своей голове, ковыряя кашу.
И, конечно же, единственное, что можно было ответить на его вопрос после такой мыслительной ревизии, было:
— Нет. Поэтому я здесь.
Так что нечего сейчас жаловаться на мирскую несправедливость и неземные испытания. Я сделала выбор, приняла решение, запила его сладким чаем — не знаю, сколько ложек было в том напитке, что он предложил мне, но явно не меньше пяти, — и проглотила. Признала.
Вот и иду.
— Degne della corona, — едва слышно, так, что бы приметила только я, произносит Рональд. На его лице все еще полуулыбка, но она застыла, как каменная. Он весь застыл, хоть и идет дальше. Заледенел.
Этой фразы я не жду. Чего угодно, только не этой. Только не с таким смыслом.
«Достойная короны» — надпись на моем медальоне, надетом сегодня, рядом с крошечной детской фотографией. Она на итальянском, но благодаря матери я знаю, как расшифровывается. И это единственное слово, что мне по-итальянски, в отличие от Ронни, известно. Кроме перевода своего имени.
Хочу спросить, с каким умыслом это было сказано. Но передумываю — еще расплачусь…
До лучших времен. Еще будет возможность.
Чтобы отвлечься, скольжу взглядом по ровным рядам свадебных украшений, заполонивших нашу веранду. Белые, как снег. Изящные, как лебеди. И дорогие — баснословно. Неужели Рональд расщедрился? Или, как и с платьем, здесь повлиял вкус Каллена?
Веранда закрыта четырьмя прозрачными стенами, за которыми видно на милю вокруг — я больше всего не люблю это место именно по этой причине, — и каждое из окон разукрашено сверху и снизу морозно-акриловым узором. Привлекает внимание, дополняет обстановку. Украшает.
Сам алтарь — очень бы хотелось, чтобы не жертвоприношений, — располагается в дальнем конце огромной комнаты. Он возле дверей, которые летом всегда открыты — это повелось еще со времен мамы. Они сегодня завешаны полупрозрачными шторами, дабы не бросаться в глаза, и засыпаны цветами — такими же, что собраны в арку. Я вижу их впервые, но благодаря Роз знаю, как называются — канны. Розовые, почти тот же оттенок, что и моя помада.
Стулья присутствующих тянутся от входа, в который мы с отцом торжественно вошли полторы минуты назад, до конечной цели пути. Их не меньше сотни, насколько я могу судить.
Стоило, наверное, утвердить список гостей — я бы не звала такое множество незнакомцев. Но, в конце концов, это право Эдварда и Свона. Это их развлечение, какими бы словами ни называли. Музыка, сопровождающая нас, играет чуть громче — арка близко. И только теперь, когда решающего момента не избежать, а убегать поздно, я наконец смотрю на мужчину, стоящего рядом с ней.