— Не реветь, — строго велит китобой, услышав первый, хоть и задушенный, всхлип. Она содрогается, как в лихорадке, впитывая в себя тепло. Цепляется за него, стараясь забрать побольше.
— Это от холода…
Берислава до треска сжимает зубы.
— Хоть от чего. Грейся молча, — Сигмундур выключает свет, накинув все одеяла и тряпки поближе к шее.
Ситуация, несомненно, кажется китобою странной. Прежде всего потому, что никто на его памяти так не мерз, как это тощее зеленоглазое создание, успевшее не только подсмотреть за его мастурбацией в замочную скважину, но еще и пообещать похожий результат в тандеме с собственным ртом. К ней страшно прикасаться — кожа белая и тонкая, как яичная скорлупа, того и гляди разорвется вместе с костями.
Сигмундуру как-то неуютно. Одному лежать удобнее и проще. Не зря он выгонял Ингрид на диван.
Китобой, чей сон, похоже, безвозвратно утерян, в раздумьях. Об этом дне. Об этом вечере. О встрече с этой «почти» русской, что дрожит уже от одного вида снежинок, не успев их даже почувствовать. Спасибо, что забирается к нему не в сапогах — куртку так и не сняла.
Лежит, молчит, время от времени — неровно выдыхает. Но постоянно дрожит. Трясется, не унимаясь, лишь сильнее трепыхаясь от его близости.
Сигмундуру это начинает надоедать.
— Ты хоть что-нибудь в состоянии сделать нормально?
Не спрашивая разрешения, подтягивает ее ноги выше, устраивая у своих бедер. Тонкие носки неприятно касаются кожи. Руки кладет на свои ребра, прижимая локтями. И голову — вперед, к шее. Прячет под подбородком, создавая загородку тепла.
— Больно… — едва шевельнув левой ногой, хнычет Берислава.
— Либо больно тогда, либо холодно, — отрезает китобой, — терпишь?
Не поднимая глаз, не отрываясь от него, девчонка, такая дерзкая прежде, сдавленно кивает:
— Всегда терплю.
Но крохотной улыбки, разогнавшей немного хмурости уже минут через пять, не скрывает. Дрожь уменьшается, дышит она ровнее.
Сигмундур сам поражается, откуда знает, что ей было нужно.
— Спасибо…
— Это все не просто так, — твердо напоминает мужчина.
Берислава капельку ежится.
— Да… но все равно — спасибо.
В ее искренности, наверное, что-то есть. В груди у китобоя екает.
— Тебя запах не смущает?
— Простыней?
— Меня.
Она, будто услышав какую-то шутку, сдавленно хихикает.
— Главное, что здесь тепло. Плевать мне на запах.
Китобой щурится.
— Зато теперь ты знаешь, как пахнет кит.
— Яблоками?.. — она зевает? Сигмундур изумленно моргает, не до конца в это поверив. Наглость, но и смелость. Рядом с ним, к тому же, обнятый им, что вообще нонсенс, еще никто не спал.