Судорога, пронзающая все тело, доставляет просто немыслимое удовольствие. Превозносит.
Находясь на своей вершине, впервые за долгое время она словно сквозь сон наблюдает за Сигмундуром. Как он возвращается обратно, как входит в нее, как движется, громко рыча и постанывая, как напрягается перед решающим моментом…
Она не успевает помочь ему взлететь так же высоко, притронувшись в нужном месте или крепче сжав. Но последний вздох, как и всегда, сорвать успевает.
К нему, раскрасневшемуся, вспотевшему, с разметавшимися кудрями волос и пронзающими, истинно звериными глазами, вскидывается навстречу. Глубоко, как в последний раз, целует. Заволакивает собой.
Сигмундур, изливаясь, по-настоящему ревет. Тонет в этой пучине безудержного оргазма.
Берислава подмечает, держа его лицо в ладонях, лаская искусно вылепленные скулы, щеки с густой бородой, что никогда, никогда он еще так не содрогался. Никогда, как и она, подобного не испытывал.
Он переворачивается на спину, укладывает ее на себя. Все еще неровно дыша, крепко обнимает. Устраиваясь на широкой груди, девушка слушает, как исступленно стучит его сердце.
О холоде речи больше нет. Ему до безумия тепло. Ей же горячо.
— Звездная ночь… — басисто шепчет Сигмундур. Прикрывает глаза.
— Эти звезды — твоих рук дело, — она сдавленно улыбается. Нежно его целует. По всей длине шрама, — Сигмундур, я рядом. И я всегда буду.
Уголок его губ приподнимается.
— Я знаю…
Сколько длится это мгновенье неги после карнавала из страсти? Сколько отпущено на то, чтобы вернуться обратно на землю?
Берислава не знает. И, в принципе, не хочет знать.
Она уже почти засыпает, проникнувшись теплом и спокойствием ночи, как китобой вдруг говорит:
— Там меня кусали мыши.
Вздрогнув, она поднимает на него глаза. Не послышалось?..
— Где?
— В Исландии, — мужчина морщится, не тая отвращения и злости. Его черты заостряются, голос ощутимо грубеет, — я был почти без сознания, совсем слаб, не мог пошевелиться… а они в январе голодали…
— Они тебя… ели? — девочка в ужасе, уже точно сомневаясь, что правильно поняла, смотрит на него.
Черные глаза, подернутые мраком и кровавым ободком, неумолимы. Подтверждают.
— Кусали — звучит не так страшно.
— О боже мой, Сигмундур, — Берислава вскидывается, сморгнув слезы, крепко, как никогда, обвивает его широкие плечи, — и тебя никто не защитил от них? Как?.. Как это возможно?..
— Меня нашли позже, — китобой нехотя отводит взгляд. Указательным пальцем, не спуская Бериславу с груди, указывает на два небольших шрама над своей бровью, — я говорил тебе, что это тоже киты, но на самом деле… там они выгрызли больше всего.