Как правило, у него любовница. Может — три. Все не старше двадцати пяти.
Как правило, у нее — любовник. Может — два. Все не старше двадцати. Почему-то серьезные женщины любят несерьезных мальчиков…
Таких людей, разумеется, ничто не объединяет. У них нет ни совместных интересов, ни разговоров для коротания времени, у них нет никаких общих дел кроме как новых договоров или же новых пассий, и жизнь их — водоворот продуманных бизнес-решений.
У них не сострадания, не взаимности, не заботы друг о друге. Они порой еще и ненавидят своих названных супругов…
И эти люди смеют говорить, будто история Золушки — хуже?
Их большинство. Я знаю это, потому что на вечере Аро я видела, сколько на самом деле таких пар существует. Меня с ними знакомили. Поэтому люди и имеют стереотипы, особенно в такой среде, что любви нет, верность — насмешка и шутка, а вот размер будущих алиментов на содержание стоит обговорить заранее.
Эдвард, конечно же, убеждал меня, что это все глупости, и они никак к нам не относятся. Нам не нужен брачный договор. Нам не нужны заверения, подтверждения и официальные бумаги. Мы любим. Мы преданы. И наше благополучие будет строится конкретно на этом — единение душ, нежности и совместных планах.
Именно поэтому мы чувствуем друг друга. Порой это проявляется в самых неожиданных ситуациях, а порой в достаточно банальных. Но, так или иначе, наблюдателям вроде Алесса не понятно, почему такое существует. Они во всем ищут выгоду, подтекст…, а подтекста нет.
Просто когда Эдвард этой ночью, около трех утра, поднимается с постели, я просыпаюсь. Открываю глаза, почти мгновенно почувствовав дуновение воздуха от его движений, слышу шорох откидываемого покрывала и то, как отзывается на соприкосновение с голой ступней мужа наш пол.
Дверь не хлопает. Не слышно ни звука. Даже шаги — и те будто призрачные.
А мне без труда удается определить в кромешной темноте, что мистера Каллена нет рядом.
Наверное, будь это любая другая ночь, я бы осталась в постели и терпеливо стала дожидаться его возвращения.
Но принимая во внимание все события, случившиеся чуть больше трех часов назад, включая нашу ссору и мой позорный побег, сделать это просто невозможно. Мое беспокойство неизмеримо и неуемно — того и гляди, сердце выпрыгнет из груди.
Я поднимаюсь следом. Сонно выпутавшись из кокона одеяла, в который, по уверению Каллена, закутываюсь как в последний раз каждой ночью, ступаю на прохладный деревянный пол. Спальня большая и просторная, у нее красивые панорамным окна лучшего пентхауса города, однако без Эдварда она пустая и ледяная. Никакая красота не сравнится с людской близостью.