Я выхожу в коридор. Три шага к лестнице, десять — по ней. Второй этаж, лучшее расположение, специальное кондиционирование и вообще, самые модернистские технологии. Еще только потолок не регулируется по высоте щелком пульта, а так даже телевизор включается на кодовое слово сам. И разговаривает с тобой.
Чертовщина.
Моргнув, я опираюсь на перила, вглядываясь в темноту кухни. Силуэт мужа прекрасно просматривается у окна. Он открывает шкафчик, отведенный под аптечку.
— Что такое?
Эдвард тяжело вздыхает, услышав мой голос. Его ладони, одна из которых перебинтована мной, достают с верхней полки укомплектованный пластмассовый ящик с красным крестиком посередине. Второй раз за эту ночь.
— Все в порядке.
Баритон сонный, хрипловатый. По нем без труда можно определить, сколько мистер Каллен выпил этим вечером и что у него был приступ. Эдвард всегда говорит тише и менее четко после этой каторги.
— Таблетки от головы наверху…
Ему снова плохо? У меня сжимается, облившись волной крови, сердце.
— Я знаю.
Эдвард методично, даже не обернувшись в мою сторону, перебирает аптечку. Без единого источника света.
— А что ты ищешь? Я могу помочь тебе, — подавив зевок, спускаюсь со ступеней, немного нахмурившись. Иду в его сторону. Пижама мужа почти полностью высохла, кожа тоже, хоть ощущение липкости наверняка сохранилось. Он бледноват и черты заострены, но это не худший вариант. Во время своей кластерной агонии мужчина и вовсе на себя не похож. Призрак. Восковая статуя.
Эдвард резко выдыхает, выпустив с этим выдохом немного раздражения.
— Белла, если бы мне понадобилась помощь, я бы тебя позвал.
Я останавливаюсь там, где стояла. В этих словах нет злобы, нет грубости, нет даже раздражения, как такового. В них просто напряженность. А еще — нетерпение. И мягкая попытка уговорить меня идти куда глаза глядят, главное — подальше отсюда.
В сравнении с моментом засыпания это смотрится по меньшей мере странно. Мне неприятно и немного больно, что все возвращается на круги своя, но пытаюсь списать это на ночь. Он хочет спать.
— Я просто предложила, Эдвард… — прикусив губу, оправдываюсь я. Становится неловко.
Как удивительно, что одни эмоции без труда перестраиваются на другие. Мы заснули с тесно сплетенными руками три часа назад, а теперь снова перебрасываемся пустыми фразами на расстоянии.
Это не просто американские горки, наши отношения, это «рев дракона» — самый страшный аттракцион Сиднея. Четыре мертвых петли, вертикальный спуск с высоты девяносто метров и скорость в сто сорок километров в час. Там потряхивает и не так. Лихорадит.