— Горит… — вторгаясь в мои мысли, замечает Каллен.
— У тебя температура? — автоматически, не подумав, прикладываю тыльную сторону ладони к его лбу. Он вздрагивает, но не дергается. Ему легче — уже хорошо. — Вроде нет…
— Горит еда, — поправляется мужчина, — ты что-то жаришь?..
Ну и вот… О да, я жарю. Жарила.
— Чертова курица, — прикусив губу, осторожно, дожидаясь пока Эдвард уберет голову, отстраняюсь от него. Бегу к плите. Здесь жарко, многообещающе кипит засохший соус, дым черным туманом окутывает зону плиты. Определенно надо что-то сделать.
Я машинально, абсолютно не думая, берусь за крышку сковородки. И тут же со вскриком, хочу того или нет, ее отпускаю. ГОРЯЧАЯ!
Черт.
Черт, черт, черт!
Сцепив зубы, хватаюсь пострадавшими пальцами за мочку ушей, другой рукой, еще дееспособной, выключая огонь. Понятное дело, что еду не спасти. Курица сгорела почти подчистую, ее уже не отодрать от специального покрытия сковороды — придется выкинуть. А овощи превратились в массу, напоминающую сморщившийся и впитавший весь вытекший сок уголь. Та же ситуация со сковородой. Может быть, чуточку лучше — есть вариант попытаться отчистить посуду.
Ну и пусть. Сейчас мне до всего этого точно нет дела.
Указательным пальцем стерев непрошенные слезинки, я иду обратно к дивану. С покалывающей в душе болью встречаю то, как Эдвард на меня смотрит. Не дай Бог никому увидеть такой взгляд…
— Прости, — с раскаянием прошу я, останавливаясь рядом с ним, — оно сильно грохнуло, да? Очень сильно?
В сотый раз за эти сутки любимый морщится. Горько усмехается. Идет на крайность — качает головой.
— Белла. — Вот и я сижу. На его коленях, лицом к нему, поддерживаемая ладонями под спину, — к черту кастрюли. Что с рукой?
— Теплая крышка, — успокаиваю Эдварда, с горько-сладким настроением встречая его заботу, — обо мне точно не беспокойся. Как ты?
— Почти прошло, — устало произносит он, маленькой-маленькой, толком незаметной улыбкой подбодрив меня, — спасибо…
Сквозь слезы, которые больше не могу сдерживать, я улыбаюсь. Нежно и откровенно — ему одному. Именно сейчас.
— Пойдем спать, — пожав его руку, прошу, — тебе определенно нужно отдохнуть. К тому же, уже поздно.
— Ужин…
— Ужин сгорел, — шмыгнув носом, мрачно докладываю я, покачав головой, — извини меня.
Эдвард облизывает пересохшие губы, смотрит исключительно на меня. Ласкает взглядом — даже замученным, даже изможденным. Только ему это под силу.
— Я завтра накормлю тебя, Беллз, я обещаю. Чем захочешь.
Не сдержавшись, я кончиками пальцев, не успев остановить себя, провожу по его щеке. Как раз там, где уже подсохла слезная дорожка.