Он тяжело вздыхает, словно бы признание забрало слишком много сил, и усталыми глазами смотрит на тарелку.
— Ну все, я конченный эгоистичный идиот, доказано. А теперь кушай, пожалуйста. Мы пришли сюда ради тебя.
— Ради чего ты испортил этот вечер? — не унимаюсь я.
Эдвард выпрямляется, отодвинувшись от стола. Черты лица заостряются, глаза мрачнеют, он сам, он весь, будто бы наливается злобой.
— Сегодня день правды, — почти выплевывает мне, — ты сама его устроила, я поддержал. Не хочешь знать обо мне все? Тебя устраивает только то, что ты хочешь услышать?
— Мы создали семью…
— Мы! — зацепившись за первое слово, поддерживает муж, — МЫ, Белла. А не все остальные. Только МЫ. Если тебе так нужен этот ребенок, ты его получишь. А что еще ты хочешь? Доказать мне свою правоту относительно сиделки для недвижного живого трупа? Мне пойти и сейчас сброситься с балкона?
Я больше не могу это терпеть. У меня просто сил не хватит не заплакать, пока слышу и смотрю на него в таком виде.
— Замолчи, — велю ему, вставая со стула. Забираю свою сумку, отставляю к черту тарелку с ароматной пастой и выхожу из-за стола, увернувшись из-под руки Эдварда, намеревающегося меня остановить, — замолчи же ты наконец!
И, сморгнув уже ставшие привычными, почти традиционными, слезы, ухожу. Уверенной походкой, как и полагается, по залу. В направлении выхода. Подальше от нашего столика.
Хочу домой. Домой, в постель, в подушку, поплакать… слишком много правды за сегодня. Она неподъемная.
Только вот уйти далеко не успеваю. Сталкиваюсь с кем-то так же решительно проходящим мимо.
И попадаю в крепкие «поддерживающие» объятья.
— Добрый вечер, Изабелла, — нежно и восхищенно здоровается Алесс Ифф.
Прорубь!
…Среди моих детских друзей в Австралии, с которыми мы познакомились в школе, была иммигрантка Лара, урожденная Лариса, переехавшая из Новгорода в Сидней вместе со своей семьей. Мы заслушивались ее историями и проникались традициями далекого края, царившими в них, всем классом. И конечно же все, что было можно, хотелось испытать на себе.
Однажды Ларины родители уехали по своим делам, оставив дочку на няньку, мгновенно увлекшуюся какой-то мыльной оперой по телевизору. И конечно же Лара, которая была не промах, притащила нас к себе домой. Три девочки и два мальчика, насколько я помню. Мы вознамерились опробовать традицию прыгать в прорубь после Рождества, что, якобы, снимает с нас какие-то прегрешения.
Разумеется, ни проруби, ни льда у нас не было, зато была температура за окном двадцать десять градусов и супер-холодная вода в душе.