Академия (Суржевская) - страница 5

— Нет!!! — я закричала.

Наверное. Мне хотелось бы думать, что я кричала. Хотя, конечно, это было не так. Но мой крик — настоящий или мнимый — рвал мне слух и оставался единственным живым звуком в царстве воды и льда.

Нет! Я не хочу! Я не желаю умирать в девятнадцать лет! Я не хочу умирать! Я так много еще не сделала, не почувствовала, не попробовала!

Я хочу жить!

— Interitum! — крик прозвучал на грани моего восприятия, и меня подбросило. И ледяная глыба льда встала ребром, выплевывая меня на поверхность.

Я зависла на краю, судорожно кашляя. Воздух! Я дышу! Неужели я дышу?

Снова вопль, и река вспучивается на миг. А потом грузно опадает обратно, ломая ледяной наст.

— Руку!

Что?

— Руку дай, тупица! — голос злой и хриплый.

Я ничего не понимаю. Какую руку? Зачем?

Сознание уплывает, ныряет обратно в ледяные воды Тайвин, норовя спрятаться и от раздирающей боли, и от обладателя злого голоса.

— Идиотка проклятая!

Кто это кричит?

Меня хватают за шкирку, словно напакостившего щенка, и куда-то тянут. Тяжело, с усилием, по ломающейся ледяной зыби. Тащат прочь от объятий реки, прочь от острого холода. Смутно осознаю этот факт, но ничего не чувствую.

Темнота…

Тишина…

Шепот…

Vitaspirant…

И взрыв обжигающей грудь боли.

Меня трясут и снова кричат. С трудом разлепляю веки. Первое, что изумляет — губы. Чужие губы на моих. Меня целуют? Вряд ли…

Потом — глаза. Зеленые. Как солнечный луг летом, надо же. Красивые глаза, совершенно не сочетающиеся с искаженным от злости мужским лицом. Перекошенные бледные губы, прилипшие ко лбу мокрые пряди светлых волос. Нос. Обычный такой нос — ровный. Детали чужого облика я выхватывала бездумно, и они совершенно не складывались в общую картину.

— Слышишь меня, придурошная?

Жесткие руки встряхнули, больно сжав плечи. Я глотнула воздух, моргнула. Нос, глаза и пряди встали на свои места, а я, наконец, увидела того, кто на меня орал. Незнакомец. Молодой. Жаждущий меня убить.

— Самоубийца проклятая! — продолжал парень, встряхивая меня в подтверждение своих слов. — Ты зачем под колеса лезла, идиотка?

— Пошел… — губы размыкаться не желали катастрофически. Кажется, они навечно склеились ледяной стылостью. Кажется, я вся пропиталась ею до самого донышка.

— Что? Что ты там мяукаешь?

— Пошел… в задницу!

Вот, все-таки разлепились губы. Я не безнадежна.

Зеленые глаза сверкнули губительной тьмой, ладони, сжимающие мои плечи, разжались. И я снова рухнула на землю, с каким-то удивлением понимая, что ноги меня не держат. Осела и нелепо раскинула нижние конечности. Булькнула горлом. Закашлялась. Подняла дрожащую руку.