На семейном совете решили: Дуся пойдет в школу, а Сашка маленько подождет, поработает пока у соседа по хозяйству, кулак он не кулак, а крестьянин зажиточный. Сашка весело посмотрел на сестру, на мать и совсем по-взрослому, не торопясь, согласился: «Ну, так тому и быть».
Неделю он ходил с утра к соседу, вечером возвращался домой. И не с пустыми руками. То муки принесет, то крынку молока, то для Дуси пяток яиц. Сосед был им доволен. Парень работящий, смышленый. Слово из него не вытянешь, а на работу горазд. Крепыш, силенка есть.
Однажды хозяйский сынок, тоже парень не слабый, решил помериться с Сашкой силой. Быть бы борьбе честной, да схитрил хозяйский сынок, а его поддержали мужики, охочие до смеха. Словом, надели Сашке хомут на шею и выпустили на круг.
Гришка, хозяйский сынок, все норовил отцова работника одной рукой за штанину схватить, а другой — за шею. Сашка поблескивал карими глазами, спрятавшимися под косым прищуром век, не торопился. Да и хомут мешал, был тяжел, саднил шею. Неожиданно Гришке удалось схватить выгоревшую полотняную штанину Сашки, ухватиться за ворот рубахи. Победно гикнув, он потащил на себя парнишку; мужики, в предвкушении легкой победы, трубно заржали. И здесь произошло непредвиденное. Сашка, смекнув, что с тяжелым хомутом ему не вырваться из цепких рук отожравшегося на добротных харчах Гришки, подался слегка вперед, а затем резко упал на соперника. Тяжелый хомут громко стукнул по лбу хозяйского сына, удар ошеломил его, и он, ничего не понимая, растерянно смотрел на сидящего у него на животе Сашку. А тот молча, не выказывая радости, только хитро поблескивая светло-карими глазенками, прочно примостился на Гришке, прижав драными коленками его бока, словно норовил дать шенкеля непослушной лошади. Отдышавшись, тихо сказал:
— Побаловались, и будя, мне домой надо — мать ждет.
А еще через неделю мать повеселела. Зимой работы стало поменьше, и Сашка на лыжах стал бегать в соседнее село в школу. Дождется, когда мать напечет с утра горячих ржаных лепешек, положит их в холщовую сумку и — на лыжи. Дуся, выходившая из дома раньше его, не успеет к крыльцу школы добрести, а пострел Сашка уже несется. «На, бери, мать напекла», — и протягивает душистую лепешку.
Вообще и Дуся, и мать, и учительница, и соседи считали Сашку молчуном и упрямцем. Чего уж задумает, от своего не отступится, и все молчком.
Он и разговаривать особенно был неохотлив. Вот только с Катей, соседской девочкой, что лет на пять моложе его, он другой раз и поговорит. О чем — никто не знал. Да и какие у них разговоры могли быть — ей девять, ему четырнадцать. Но дружба у них была особенная, не всякому понять. Сашка, словно старший брат, заботился о Кате, подкармливал ее: то сухарик принесет, то луковицу, а то и лепешку. Соседские мальчишки, после поединка с Гришкой, побаивались Сашку Родимчика, как его звали они между собой, и Катьку, его соседку, не обижали. Знали, что — чуть что — несдобровать им от крепких Сашкиных рук. Знали, что лишнего слова он не сболтнет, а уж если скажет что обидчику, то будь спокоен — обещание свое выполнит, да так, что с неделю бока будут болеть.